Юлиана Суренова - Книга 2_Тропа каравана Страница 3

– Все из-за того, что гибнут города, – мрачно молвил караванщик. – Без остановок никто не способен идти через пустыню… Мы, – он горько усмехнулся, – зависим от вас в большей степени, чем кажется и чем нам хотелось бы… Так что, берегите свое счастье, ибо в нем и наша жизнь.

– Нас незачем призывать к этому. Конечно, мы сделаем все, от нас зависящее… Мне о многом хотелось бы поговорить с тобой…

– Караван пробудит в городе неделю. Приходи. Я всегда рад хорошему собеседнику.

– Если смогу. А потом? Ждать вас снова в гости?

Атен качнул головой:

– Кто знает? На все воля богов. Однако эта часть пустыни стала слишком мертвой для караванной тропы, так что… – и он вновь качнул головой.

– Да… – воин тяжело вздохнул. – Я понимаю: не всем так повезло, как нам. Что ж, выходит, придется привыкать к одиночеству… Ладно, караванщик, продолжай свой путь. И удачи тебе, – он протянул торговцу скрученный в свиток пергамент – разрешение на посещение города и торговлю в нем, а потом вернулся к своим воинам.

Едва Атен подошел к каравану, повозки медленно тронулись в путь. Но еще долго торговец продолжал ощущать на себе взгляд стража и, поддавшись искушению, обернулся. Старый воин пристально смотрел на него, но как-то…вскользь, что ли, будто пытаясь различить в его тени отражение дальней дороги и стен чужих городов.

В глазах старика читалось…нет, не отчаяние – грусть, будто он, человек, которому повезло родиться и прожить долгую жизнь в тепле, скорбел о неведомых ему людях – женщинах, детях, коим было суждено умереть в холоде вечных снегов. И в груди караванщика всколыхнулось чувство, забытое когда-то неимоверно давно – сочувствие к чужим, незнакомым людям.

– Все в порядке? – спросил подошедший к хозяину каравана помощник правой руки – широкоплечий крепко сбитый мужчина с грубым обветренным лицом и холодными серыми глазами.

– Да, Лис, – он задумался на миг, а затем продолжал: – Нам нужно будет закупить побольше еды и приготовиться к долгому переходу.

Эти слова скорее насторожили, чем удивили его собеседника:

– Но по картам следующий город лишь в месяце пути.

– Я знаю. Однако что-то заставляет меня думать: о нем лучше забыть.

– Страж сказал, что соседний город погиб?

– Нет. Но стражи никогда и не говорят ни о чем подобном. Другое дело купцы…

Нужно будет попытаться порасспрашивать. Авось что-то и проскользнет. Предупреди всех, пусть будут внимательнее. Кто знает, возможно, нам даже придется сменить маршрут.

– Мы не сможем. Здесь нет развилок и обходов, – качнул головой Лис.

– Послушай меня, – Атен резко притянул помощника к себе и зашептал в ухо. – Послушай: если город погиб – ладно. А если он только угасает, переживая тот миг, когда конец неотвратим, когда смерть стоит за спиной и в глазах жителей надежда сменяется отчаянием? Нам повезло за все эти годы пути повстречать лишь один подобный город. Но я не хотел бы пережить весь этот кошмар вновь.

– Ты прав, Атен, – скулы мужчины дрогнули. – Мы не должны допустить, чтобы наши люди смирились с отчаянием, как смирились с близостью смерти. Я попытаюсь незаметно разузнать обо всем. Два оазиса так близко расположены друг от друга, что беда не могла остаться незамеченной… …Это был огромный, многолюдный город. Наверное, такими были легендарные столицы древних царств, о которых говорилось в легендах. Величественный священный холм с возвышавшимся над ним остроконечным, похожим на замок, храмом – жилищем Хранителя. Широкие, мощеные камнем улицы, высокие, в три-четыре этажа дома с ухоженными садиками. Веселые, улыбчивые лица…

Но каким бы ни был он большим, город оставался всего лишь маленьким камнем в ожерелье на шее Матушки Метелицы – богини холода и снегов госпожи Айи.

Время летело быстро, без оглядки уносились прочь часы и дни. И, все же, как здесь ни было хорошо, очень скоро Мати надоело безудержное веселье города, шум вечно толпившегося у торговых рядов народа, не прекращавшийся ни на мгновение праздник по вечерам. Сладости уже не казались такими притягательно-вкусными, а диковинные плоды – аппетитными. Ей захотелось скрыться от всего мира под теплыми одеялами и хоть немножко побыть одной. В глубине души она чувствовала какую-то странную, пока еще смутную тоску, словно ее угнетало расставание с чем-то очень близким и родным… Но она не могла объяснить своих переживаний и не понимала, что ей не хватает не тишины одиночества, а тихого голоса метели, убаюкивавшего дыхания, ее песен, которые составляли самую сущность, душу любимого девочкой от рождения мира.

Как бы там ни было, но последним вечером, когда возле повозок собрались приведшие с собой детей горожане, чтобы послушать рассказы караванщиков о дороге и других городах, Мати незаметно ускользнула от приглядывавших за ней подростков и, одна-одинешенька, отправилась гулять по городу.

Темные улицы были пустынны и несмелые шажки девочки гулким эхом разносились над мостовой. Неровные языки факелов отбрасывали длинные тени, похожие на загадочных существ, пришедших из сказок. И лишь храм, видный из любого закоулка, казался вечно светлым, словно темнота, не смея приблизиться, обходила его стороной. Этот храм манил, влек к себе… И Мати даже не заметила, как оказалась у подножия священного холма. Там девочка опасливо огляделась, но, не увидев никого, кто остановил бы ее, стала медленно осторожно карабкаться по крутой, извилистой дорожке наверх.

На вершине холма, прямо напротив входа в святилище, Мати забралась на большой ровный выступ и уселась, обхватив руками ноги и положив подбородок на коленки.

Отсюда был виден весь город, и поля, и лес, и даже – далеко-далеко, возле самого горизонта – сумрачное, ни с чем не сравнимое мерцание снегов. Покой и тишина, наконец, охватили душу девочки и она, облегченно вздохнув, замерла, погрузившись в мечты и воспоминания…

Но, вдруг, возникший у нее за спиной звук заставил ее встрепенуться. Вскочив, Мати застыла на мгновение, решая, что ей делать: поддавшись страху, броситься бежать, или остаться во власти любопытства. И тут дверь храма приоткрылась, из-за нее быстро, словно порыв ветерка, прямо к обрыву метнулось маленькое рыжее существо. В последний момент Мати сумела-таки разглядеть, что это едва научившийся ходить малыш и, не задумываясь над тем, что делает, поймала его, прежде чем он успел сорваться вниз.

– Великие боги, Кроха! – услышала она взволнованный голос, а затем пожилой, но еще крепкий мужчина, не весть как возникший на обрыве, осторожно забрал из рук девочки малыша: – Ты же мог пораниться! Что бы я тогда сказал твоим родителям?

Ребенок насупился, как воробей. Чуть отстранившись от горожанина, он раздосадовано глянул на девочку, потом посмотрел на мужчину и упрямо произнес: