Эдуард Мухутдинов - Перекрестье Страница 3

— Да… Так оно и было.

— Что вы сказали? — встрепенулся Кайн, увлекшийся собственными рассуждениями. — Что было?

— Я присутствовала при Сотворении, — ответила Ворлем. — Я стояла по правую руку того, кого именуют тысячей разных способов.

— Да? — скептически произнес Кайн, взгляд его сразу сменился на жалостливый, из тех, которыми смотрят на умалишенных. — Это очень интересно. И где же он сейчас?

— Он ушел. Ныне его нет ни здесь, ни в ином мире. Только ему самому известно, где он.

— Ну да, конечно. Но разве так было не всегда?

— Нет, — качнула головой Ворлем. — Не всегда. Когда-то я стояла по правую руку от него, занимала половину его мыслей. Мне не нужна была половина, мне нужно было все. Но он не хотел отдавать мне всего себя.

— Да, так бывает, — кивнул Кайн. Он решил, что Ворлем помутилась в рассудке из-за неразделенной любви, и потому совершает странные поступки — разве находиться ночью на Болотах не странно? — говорит странные вещи. Умалишенные способны на многое.

— Тогда я ушла от него. Он рассердился и велел мне вернуться. Я не слушала его. Он вернул меня силой. Но я прокляла его и ушла вновь. Больше он не пытался. Потом я узнала, что он ушел.

Ворлем вздрогнула; стон пронесся по болоту. Кайн огляделся, пытаясь определить, откуда пришел звук, ведь явно не от женщины. Нет, это звучали недра…

Женщина обратила взор на Кайна, и вдруг он увидел, что глаза ее разгораются бордово-красным огнем.

— Что за… — начал Кайн. — Ты кто?

— Я — Ворлем. Я — Зло этого мира. Я — Добро этого мира. Я — неразделенная любовь и всепоглощающая ненависть. Здесь — мои владения, моя вторая любовь, и горе тому, кто без моего разрешения появится в них.

— Я не могу понять…

— Ты был счастлив, ибо был в неведении… — произнесла Ворлем. — Я отберу у тебя это счастье.

Хозяйка Топи отступила на шаг. Кайн замолчал и недоуменно глядел на нее. Вдруг женщина распростерла руки, и внезапный порыв ветра сорвал черный плащ с плеч. Более на ней ничего не было. Кайн на мгновение увидел совершенное тело, но тут же плоть Ворлем стала зыбкой и прозрачной, путник с ужасом понял, что сквозь крепкие молодые груди видит далекую звезду. Туман потемнел, распространился вокруг и начал сжиматься вокруг Кайна. По Болоту вновь пронесся тонкий, едва слышный, но жуткий вой.

— Великий Мехна, — прошептал Кайн побелевшими губами и бросился к ослику. Он выхватил странный продолговатый сверток и быстро его развернул. Меч блеснул в его руке, отразил далекую звезду — и внезапно засиял собственным светом. Кайн сделал несколько выпадов в туман, и увидел, как отступают черные клочья.

— Не знаю, из какой преисподней ты вылезла, женщина, — прорычал Кайн, — может, и правда из самой глубокой, но меня тебе не взять!

Бесплотный смех раздался в глубине тумана. Уже нельзя было сказать, женщина это смеется или мужчина. И живое ли существо вообще…

— Тебе не уйти-и-и, — прошипел воздух прямо в ухо Кайну, и тот едва успел взмахнуть мечом, отгоняя мрак.

— Я — Хвин Эрсон Кайн! — вскричал путник. — Граф Западных Пределов Арритаа! Я преодолел длинный путь, я убил много врагов и любил много женщин. Я голыми руками победил демона Эвгульской пропасти и отнял у него этот меч, называемый Копьем богов, выкованный когда-то богами из небесного металла для самого Мехны! Из берцовой кости поверженного врага я сделал новую рукоятку для меча. Я прошел сквозь горы, я выжил во льдах Сасмухи, я пел для султана Афраха в Таубантарийской пустыне…

— Я, я, я… — снова раздался смех. — Все-то ты сделал. Но ты не встречался с Ворлем. Это не горы, которые можно перейти. Не ледник, на котором можно охотиться на медведей и спать в их теплой шкуре. Не пески Таубана, от которых все равно через пятьсот лет не останется и памяти. Сделать это трудно для смертного, но возможно. А от Ворлем уйти нельзя.

— А я уйду, — упрямо повторил Кайн и снова взмахнул мечом, отгоняя назойливый туман.

— Не-е-ет, — был ответ. И жуткий вой повторился.

Кайн отбивался от тумана, не подпуская к себе клочья мрака. Он словно чувствовал, что единственного прикосновения будет достаточно, чтобы Ворлем овладела его душой. Кайн молился всем известным ему богам, чтобы поскорее наступил рассвет. Это могло и не помочь, но оставалась единственная надежда на солнце.

Видимо, Ворлем тоже так думала, потому что, когда небо на востоке начало светлеть, туман стал нападать все яростнее, вынуждая Кайна двигаться. Отбиваясь, он увидел краем глаза, как от его врага отделилась часть и поплыла к ослику. Животное не могло двигаться, и когда мрак окутал его, издало жалкий писк, — Кайн никогда бы не поверил, что его осел способен на такой звук. Спустя несколько долгих мгновений мрак вокруг ослика рассеялся, и на его месте оказался начисто обглоданный скелет, который тут же рассыпался в прах, словно ему было не три года, а многие тысячи лет.

Поглотив верного спутника Кайна, Ворлем еще яростнее начала нападать на путника, стремясь, очевидно, поступить с ним так же. Не желая подобной участи, Кайн сражался изо всех сил, призвал на помощь все свое мастерство, прыгал и рубил, делал выпады и отклонялся, избегая прикосновений тумана. Никогда еще за всю свою жизнь, за все свои кровавые, славные и искусные поединки и битвы он не сражался так мастерски. И ему уже казалось, что осталось совсем немного до спасения, когда очередной прыжок привел Кайна прямо в болотную жижу. Позабыв о страшной местности вокруг, он совершил страшную ошибку.

Ноги тут же утянуло в трясину до колен. Кайн непроизвольно дернулся, пытаясь вырваться из болота, но безуспешно, ноги не вышли из болота даже на палец, словно кто-то держал их железными тисками. Впрочем, и не погрузились тоже. Похоже, в этом месте топь была довольно упруга. Решив дождаться дня и какого-нибудь путника, который смог бы помочь, Кайн приготовился вновь отбиваться от Хозяйки.

К его удивлению, туман не возобновил атаку. Вместо этого он сгустился. Спустя несколько мгновений на дороге стояла женщина. Кайн со злостью смотрел на ее бесстрастное, словно высеченное из камня лицо.

— Я же сказала — тебе не уйти, — своим мелодичным голосом сказала Ворлем. — Никто, видевший меня, не может остаться жить.

— Ну, иди сюда, ведьма, — крикнул Кайн. — Давай, попробуй!

Ворлем рассмеялась. Страшен был этот смех, хоть и весел. Призрак, задремавший было в своем убежище, проснулся и опять задрожал от ужаса.

— Ты боишься, смертный. Ты боишься меня. И правильно делаешь. Ибо это последнее чувство, что тебе предстоит испытать.

— Тебе не взять меня, — глухо проговорил Кайн, следя за движениями врага.