Донован Фрост - Конан и Копье Крома Страница 30

А посреди этого бушующего океана сил юный Конан, которому насмешники-боги подарили роль хранителя шаткого, раздираемого мира ждал, когда же вослед за собаками явятся их хозяева и его враги. Ему не было дела до осколков старых миров, начала заката этого мира, до ростков будущих миров.

Он выполнил долг мести, его звало Кровавое Копье, он бросил размышлять о темных видениях и просто ворчал, разглядывая кузнечную заготовку, очищенную от песьей крови:

— О, Кром! И сын кузнеца должен драться вот этим?

Сапсану было больно. Его сознание, словно неяркий язычок свечного пламени, трепыхалось где-то невообразимо далеко и в то же время невообразимо глубоко внутри; в объятиях черных осьминогов, на дне глухих колодцев, сгорало в огне, замерзало насмерть, вдребезги билось на сотни осколков, рушилось в пропасть. Болело все. Ныли травмированные ребра под кольчугой, саднила колотая рана в плече, ссадина под подбородком, натертая ремешком шлема, напиталась потом и саднила тоже. Кроме того, ему впервые в жизни было страшно и стыдно одновременно.

Он, после второй неудачной попытки освободить осажденный Венариум, понял, что его Легион, любимое детище, погибает в одном переходе от ванирской дружины. И нет на всем севере такой силы, которая сможет его спасти.

Киммерийцы не ожидали удара в спину. Это была орда в самом точном смысле этого слова — ни резервов, ни часовых, ни единого командования.

Сапсан вывел свои девять сотен мечей из клубящихся смерчей и сразу, с марша, ударил в тыл огромному темному зверю, грузно ворочавшемуся под стенами аквилонской твердыни. Некоторые кланы так и продолжали свои попытки оседлать зубчатый каменный гребень, некоторые развернулись навстречу новому врагу.

Это не был решительный удар — киммерийцы бились в стальной ванирский клин, словно град об крепкую крышу. Слабо, монотонно и долго.

Вначале таранный удар дружины расшвырял в стороны небольшие кучки осаждающих, как кабан стряхивает с себя тявкающих травильных собак, чтобы наброситься на охотника. Затем нерушимый строй врезался в сплошную шевелящуюся массу черноголовых, как колун в старый трухлявый пень.

Некоторое время казалось, что фронт киммерийцев будет прорван и дружина дойдет до ворот. Затем створки распахнутся, и навстречу им выйдет такой же несокрушимый клин легионеров. Однако топор увяз.

Спустя час после начала атаки дружина дралась в окружении, не дойдя до ворот трех полетов стрелы. Затем — начала пятиться, огрызаясь и щетиня во все стороны частокол копейных наверший.

Натиск на нее все увеличивался. Самое страшное было то, что штурм продолжался — все новые и новые волны карабкались вверх по стенам, и у обессиленных защитников не было ни сил, ни времени помочь. Они сами еле держались.

Организованно, унося раненых и не нарушая строя, дружина отступила. Киммерийцы не преследовали их. Казалось, орду совершенно не тревожила угроза с тыла. Варвары продолжали натиск на крепость, который иссяк внезапно — вдруг, безо всякой причины, темные воды отхлынули от стен и забитого трупами рва.

Затем был ночной штурм. Сапсан наблюдал за ним с ледяного сугроба, искусав себе все губы в кровь. Его дружине требовался отдых, и тут уж ничего нельзя было поделать.

Благо, что рыжебородые наемники вообще пошли на безнадежное дело под командованием иноземца.

Затем была еще попытка, и еще. В последней им даже удалось пробиться сквозь плотные ряды врагов дальше, чем раньше, и навстречу из распахнутых ворот вылетели конники Легиона.

Казалось, что победа близка. Дракон, обвивший башни с горделивыми алыми стягами, был разрублен надвое. Но малочисленная конница увязла в рукопашной, потеряв преимущество маневренности, и была попросту сожрана, смята и проглочена. Дружину вновь отогнали, а грозный киммерийский ящер вновь сросся в единую, полную чудовищной силы тушу.

Сапсан, уже раненный, видел, что защитникам Венариума с огромным трудом удалось отстоять ворота и захлопнуть их.

Все усилия были бесполезны. Крепость должна была в скором будущем пасть перед первобытной, неуправляемой, бездумной силой. И бессильны перед ней были мужество отдельных защитников, ухищрения стратегов и опыт наемников.

На краткий миг забрезжила слабая надежда — из метели вместе с первыми рассветными лучами вылетели вдруг конники, на бронированных конях, одетые в сияющие доспехи. Сапсан воспрял духом и в который уже раз повел своих валившихся с ног ваниров на прорыв. Однако это была самая гибельная попытка. Никакой организованной атаки не получилось. Да и не было многочисленной, свежей, вооруженной по последнему слову военного дела аквилонской армии.

Были ее остатки, запуганные, изможденные, на шарахающихся от каждой тени конях, голодные и подавленные. Они наскочили на киммерийскую орду и отлетели. Вновь наскочили и вновь отлетели, усеяв снежное поле неподвижными фигурками, знаменами, значками гвардейских рот и цветастыми плащами. Наемников тоже отогнали. На стенах крепости шла жестокая сеча и мелькали факелы варваров.

И тогда на поле боя явились те, кто уничтожил в горах большую часть аквилонского войска. Они шли следом за кавалерией, чуть поотстав в пути, и ударили с тыла.

Разгром был полный. Когда через сутки Сапсану удалось собрать под свое командование остатки кавалерии и своей рассыпавшейся по пустоши дружины, он ужаснулся.

Полторы тысячи аквилонцев, совершенно небоеспособных и подавленных, потерявших весь офицерский корпус, и четыре сотни израненных и изможденных наемников, клянущих его, Атли, и всех богов черными проклятиями и вот-вот готовящихся уходить в Нордхейм.

— Мне нужна сотня храбрецов. Которые не провели пять дней в бесконечных схватках с этим демоническим народом, которые не побоятся пойти со мной на решающий прорыв.

И аквилонцы, и те немногие ваниры, кто еще надеялся на победу в этой войне, разводили руками.

— Мы переоденемся в эти их зловонные шкуры и ночью проберемся сквозь их атакующие порядки. Надо будет открыть ворота. Гарнизон с одной стороны, а вы все с другой — прорвем их строй и будем отступать. Крепость превратилась в ловушку, а при моем плане мы некоторое время будем иметь дело только с одной четвертью киммерийцев — пока все те, кто окружает крепость с других трех сторон, соберутся вместе, мы уже построим «черепаху» и двинемся на юг. Я думаю, что они кинутся грабить крепость, а может, даже не будут нас преследовать — в концеконцов они не воюют с королевством. Их раздражает аквилонская крепость в их пустошах, не больше и не меньше. Я беру ответственность на себя. Крепость нам не удержать, мой долг — это немедленно вывести из войны остатки войска. Для этого всего-то нужна сотня добровольцев!