Торг с мертвецами, часть 2 - Алекс Хай Страница 32

Он снова глянул наверх и с сожалением отметил, что именно сейчас Альбумус был уязвим. Один глазастый лучник с крепкой рукой, устроившийся в узком просвете между башенками дворцовой стены, всего один… И Альбумус перестанет быть проблемой. Но канцлер выразился ясно: не трогать еретика, не усмирять толпу, ждать испытания. Что бы ни случилось.

Юн за эти пару лет привык к нередко эксцентричному поведению господина, но происходящее было слишком даже для лорда Демоса. Ихраз тоже не смог объяснить, что же задумал канцлер, и точно так же поражался его безрассудной смелости. И все же они сошлись на том, что Демос не стал бы рисковать собой просто так. Возможно, у него был план.

А возможно, Демос Деватон действительно отчаялся. Ибо ересь брата Альбумуса захватила весь Миссолен, за исключением дворца и Эклузума. Город уничтожала чума, а речи еретика отравляли оставшихся в живых людей.

— Ворота! Ворота открываются! — пискнул забравшийся на статую Таллония Великого чумазый мальчишка. Юнец ловко, точно обезьянка, вскарабкался ещё выше, свесился, ухватившись за вытянутую руку каменного изваяния, подтянулся и уселся прямо на ладони памятника. Юн прислушался: сквозь гомон толпы действительно пробивались звуки открывающихся ворот. Он протиснулся ближе, заняв место во втором ряду. Альбумус был совсем рядом — всего несколько человек отделяли его от Юна. Мастер едва поборол желание закончить всё здесь и сейчас — так было бы проще. Но он понимал, что, убив Альбумуса до испытания, сделает того мучеником. А этого нельзя было допустить. Чёртова политика.

И всё же нож Юн далеко не убирал.

Ворота медленно открылись. Часть площади, что разделяла толпу зевак и дворцовые стены, оцепили и расчистили. От высокой арки тянулась узкая дорожка между двух рядов сложённых дров и хвороста. Именно по ней, среди пылающих костров, предстояло пройти Демосу и Альбумусу, чтобы узнать божью волю. Юн дёрнул плечами — уж насколько он был без царя в голове в юности, и то трижды бы подумал, подписываться на такой риск или нет.

Из ворот медленно выплыла процессия: несколько монахов в аскетичных светлых одеяниях — Юн узнал знаки отличия Ордена Гнатия Смиренного. Божьи люди шествовали с горящими факелами в руках, а за духовенством следовал десяток солдат — не братья-протекторы, но личная гвардия Деватона, бельтерианцы в зелёных с золотом плащах. Пройдя меж рядов дров, процессия рассредоточилась. Гвардейцы заняли посты и следили, чтобы никто не подошёл слишком близко к будущему смертоносному кострищу, а монахи встали в шеренгу напротив толпы.

Альбумус выступил им навстречу, улыбаясь широко и безмятежно, словно не осознавал грядущего.

— Орден Гнатия Смиренного! Единственный, кто всё ещё придерживается древних заветов, — громко проговорил он. — Последний Орден из оставшихся, чьему слову можно верить. Мы приветствуем вас, братья!

Толпа за спиной Альбумуса разразилась воодушевлёнными криками. Монахи кивнули и осенили зевак священными знаками.

— Мы братья из Обители под Шуаноном, — представил церковников самый старший — гладко выбритый худой мужчина с изрезанным морщинами лицом и воспалённым ячменем на глазу. — Наш обет — сохранение истории. В нашей обители ведётся летопись всех происходящих в империи событий, и нас вызвали, дабы проследить, чтобы Божий суд прошёл по всем правилам, а также записать его итоги, дабы сохранить их для потомков.

— Крайне похвальный обет. Ваш труд достоин уважения, святые братья, — Альбумус даже легко поклонился. — Занимайте же места, поджигайте костры — и Господь явит нам свою волю.

Монахи отошли к дровам, тихо перешёптываясь между собой.

— Где же канцлер?

— Где Горелый лорд? — возмущались в толпе. — Неужто струсил?

— Вон он! Идёт!

Юн присмотрелся. И правда, из тьмы ворот медленно вышел сам Демос Деватон. Но вид его заставил мастера удивиться.

— Он обрил голову! — разнеслись шепотки.

— Принял покаяние?

— Не, волосы горят, потому и обрил, — предположил кто-то в толпе. — Ему ли не знать, он же Горелый лорд! Хе-хе!

Юн аккуратно подвинул зазевавшуюся особу в плаще с вышивкой и следами оторванных бусин — ересь превратила роскошный предмет одежды в лохмотья, и пролез в первый ряд под нараставший ропот зевак. Толпа наползала всё ближе ко дворцу, но солдаты угрожающе вскинули копья:

— Назад! Не положено — для вашей безопасности! Обожжётесь!

Канцлер преодолел затенённый сводами арки проход и остановился меж рядами сложенных дров. На площади воцарилось напряжённое молчание — настолько неестественное, что Юн расслышал, как кто-то чихнул у статуи Таллония.

— Демос из Дома Деватон, герцог Бельтерианский, лорд Амеллона и канцлер империи! — объявил герольд со стены, и трубы взвизгнули, едва тот договорил. Юн смог разглядеть силуэт яйцеголового монаха в тени воротной арки, но бывший старший дознаватель предпочитал держаться подальше от глаз толпы.

Демос спокойно дождался, пока утихли трубы и ропот толпы, затем шагнул вперёд.

— Я здесь, потому что принял вызов брата Альбумуса на Божий суд, — громко и чисто, чеканя каждое слово, говорил он, шагая вдоль рядов сложенных дров. — Я здесь потому, что не хочу жертвовать жизнями мирных горожан, и без того пострадавших от мора. Я здесь потому, что представляю нашего императора Креспия и готов принять за него смерть, если Хранителю это будет угодно.

Брат Альбумус широко улыбнулся и вышел навстречу канцлеру, раскинув руки, как хозяин встречает долгожданного гостя.

— Я брат Альбумус. Человек, что слышит голос божий. Человек, кому открылась воля господня. Все наши беды и горести — есть наказание божье за то, что мы отклонились от служения богу, забыли о нём и его заповедях, но помнили лишь о своих удовольствиях. Я здесь потому, что готов умереть за истину, ибо она мне открылась.

— А я здесь потому, что идиот, — тихо проворчал Юн себе под нос. — Будь во мне меньше порядочности, давно бы бежал прочь.

— Братья Ордена Гнатия Смиренного из обители под Шуаноном приглашены, чтобы зафиксировать события Божьего суда, — объявил со стены герольд. — Добрые люди Миссолена, корона просит вас не мешать им и не отвлекать от работы!

Юн не удержался и нервно хихикнул: хорошо же устроились эти церковники — не тронут ни те ни другие. Впрочем, ещё неизвестно, чего они там понапишут, когда всё закончится. И сохранятся ли записи в истории, ибо история всегда пишется победителями, искажается ради удобства, коверкается из выгоды. Благое намерение — да будет ли толк?

— Готовы ли вы? — спросил старший монах, глядя на Альбумуса и Деватона.

Оба кивнули.

— Хорошо. Расходитесь по разным концам и ждите сигнала сходиться, когда костры запылают. Да явит Хранитель свою волю и смилуется над душами несчастных жителей столицы!

По команде старшего из Ордена запалили костры: монахи поочерёдно обходили каждый ряд поленьев, тщательно