Василий Тарасенко - Драконий Катарсис. Изъятый Страница 32

Как же вкусно пахнут яблоки! Яркие краски летнего базара обрушили на меня ворох ощущений, от которых закружилась голова. Хорошо вот так вот просто жить — дом, работа, базар, дом, работа… И Маринка в дверях с довольной миной на лице. И пошло все к черту…

Белый мир, черное небо.

Рука нага легко коснулась груди эльфийки-подростка, исторгнув из нее рубиновые брызги. Несчастная девчонка сползла по стене кареты на мокрую траву и затихла. Я стряхнул с себя руку испуганной Тристании, глубоко вздохнул и бросился вперед. Да пошло все к черту!

— Кто же ты, сын или отец? Вот мой второй вопрос, — донесся голос жрицы.

Теплый мир, холодное небо.

Горячка тяжелой болезни расплавила мозги напрочь. Но даже сквозь бред я слышал слова: «Ну вот, сынок… Лекарство я тебе уже вколола, так что через несколько минут полегчает». Бесконечно родная сухая ладонь прошлась по лбу. Мама… Вот отпустит немного, я встану, приду к тебе на кухню и прижмусь к самой родной спине, вдохну домашний запах пирожков, духов «Красная Москва» и поездных тамбуров. И ты разрешишь несколько дней не таскаться на эту проклятую работу.

Холодный мир, теплое небо.

Я стою на возвышенном сплетении ветвей вечевой площади и смотрю на них. Сотни соплеменников с надеждой смотрят на меня. А в небе разгорается белое пламя нашей смерти. Мы ошиблись, очень жестоко и бесповоротно. И теперь будем наказаны. Все они будут наказаны за недосмотр как мой, так и моих первых помощников. А в глазах у них детская вера в сильного старшего. Так смотрят дети на отцов. И от этого плачет душа. Я вновь смотрю в небо, где среди белого сияния кружат черные тени драконов. Каратели пришли забрать свою виру. Но я без боя не отдам ни одного из своих детей. И в руках закипает Сила, которая дается лишь раз в жизни… Та сила, что способна распахнуть двери ада не только для моего народа, но и для проклятых небесных убийц.

— И третий раз спрашиваю тебя. Кто ты? Раб или господин? — вплела в тишину слова странная морра.

Серый мир…

— Ну, Валька-а-а-а! — Голос Марины стал похож на скрежет ножовки, пилящей фанеру. Вот так всегда, стоит мне с чем-то не согласиться, как начинается концерт без заявок. Она мнит себя хозяйкой в наших отношениях, а я не спорю. Зачем?

Синие острова пусты и подернуты пеплом. Она смотрит в никуда, послушно исполняя мою волю, взятая в полон животной страстью, сотрясающей юное тело, испепеляющей чувства и душу. Я обретаю ее под покровом мокрых от пота сбившихся фиолетовых волос. Да, раба моя, вот так, еще, еще… Это здорово, когда появляется ощущение полной власти, — могу забрать все до капли, а могу оставить, чтобы не загнулась окончательно. Оставлю, наверное, живи, пигалица. Пока.

…Серое небо.

Иногда на меня находило что-то своенравное, оставшееся из далекой юности, когда любое поползновение другого человека наставить на путь истинный встречалось в штыки. И тогда я ставил Марину на место. Как и в последний раз не удержался, ляпнул. Мои слова ударили почти ощутимо. Она побледнела, подорвалась с дивана и вылетела в прихожую… И никакого стресса… М-да.

Острова синей ярости в фиолетовом океане сладкой трепетной дрожи. Я оставил тебе жизнь, злючка, а ты в отместку сделала меня рабом. Теперь я понимаю, почему твой образ преследует меня все эти дни, все чаще и чаще. Я хочу ласкать твои пятки, прикасаться к коже, целовать нежные теплые губы, пахнущие травой, просто чувствовать, что ты есть на свете, такая вот злая, яростная и лелеющая мысли о мести. Когда это случилось? Наверное, именно в тот момент расцветения знаков на твоей шее. А потом еще и еще раз я видел твои глаза — и спешно отворачивался, чтобы не утонуть в них. Мы еще встретимся, моя шицугехай. И через покорность мою ты примешь себя, эльфийка. Примешь свою ярость и свои слезы как знак того, что я твой господин.

— Я — человек и моркот, сын и отец, раб и господин, — сорвался ответ с моих губ. — Я все — и ничто, я здесь — и нигде…

Глаза жрицы расширились, загораясь диким изумрудным пламенем. Я же закончил ответ тремя словами, разбившими вдребезги меня, Ходящую и странную комнату, в которой происходил наш с ней разговор:

— Я — это я.

И словно крылья выросли за спиной.

Глава 6

ЧЕРНАЯ МЕЧТА ВОЗРОЖДЕНИЯ

Жизнь оказалась прекрасной и удивительной, не поверите. Открыв глаза, я не сразу сообразил, где я, кто и каким боком ко мне имеет отношение вполне симпатичная морра, явно ждавшая моего пробуждения. Но почти сразу в памяти высветилось все, что примерещилось. Встретившись со мной взглядом, Ходящая улыбнулась и сказала:

— Добро пожаловать в новый сон, моркот-анкх Террор Черный.

Я сглотнул и поспешно натянул покрывало по самый подбородок, озираясь в поисках чего покрепче, так, на всякий случай. Жрица засмеялась, но тут же посерьезнела:

— Твой кошмар кончился. Теперь страшные сны ждут наш мир Лахлан. И насколько они будут ужасающи, зависит только от тебя. От того, насколько ты намерен осуществить свои планы.

— А если готов до конца? — спросил я, ощущая холодок в груди.

— Нам останется только смириться. — Она склонила голову, рассыпав по плечам распущенные белые волосы. — И да смилуются над нами Пять Сил.

— Не четыре? — усомнился я, припомнив рассказы Тристании и Валарии.

— Их пять, моркот-анкх. Хтон, живущий в живом, Ливиц, питающий магию, Медос, хранящий неживое, Хтолим, пожиратель сил… — Жрица опустила голову еще ниже. — И пятая сила мира Лахлан.

Она замолкла, я же постарался окончательно проснуться. Потерев лицо, уже внимательно осмотрелся. Мы находились в сумрачной комнате, выдолбленной в стволе каньяна — так назывались эти гигантские деревья Лесного Моря. За прорубленным окном плескался полумрак серого дня, и по-прежнему где-то далеко шелестел по листве дождь. В комнате под потолком висели три магических шара, дававших неяркий желтый свет. На полу, застеленном яркими циновками, валялась моя скудная одежда, я же сам сидел на настоящем матраце, сшитом из кусков мягкой ткани и набитом чем-то шуршащим и ароматным. Когда до меня дошло, что жрица по-прежнему молчит, я настойчиво сказал:

— Пятая сила, Ходящая. Сказала «а» — говори «б». Я жду.

— У нас говорят: наступив на хвост харрами, рви тогда и усы. — Ходящая выпрямилась.

— А так говорю я, — досадливо поморщился новоявленный нарушитель традиций в моем лице. — Пустое… Я жду.

— Пятая сила Лахлана тебе известна, моркот-анкх. Именно она уничтожила в свое время твой народ, Террор. Суинаска, мать Катарсиса, сестра гнева, дочь мести, жена Хтолима, пожирателя сил. Суинаска когда-то сотворила крылатых хозяев неба и не простила тебе, моркот-анкх, оборванной песни.