Ольга Романовская - Словенка Страница 33

Спрашивала Наумовна потом Эймунду, кто это ей подарил; свейка долго молчала, плечами пожимала, а потом призналась:

— Я. Серёг много у меня, а тебе те по нраву пришлись. Носи на счастье и меня помяни добрым словом. А дракон тот, что на ожерелье, — удачу приносит; та, что носит его, от злых чар защищена.

Поблагодарила её за подарки дорогие Гореслава и припрятала их подальше: знала, что в тайне от отца с матерью Эймунда дарила.

… Травень травнем кличут, потому что трава новая, зелёная из земли — матушки прорастает, Даждьбогу радуясь. И нужно в пояс траве этой поклониться за то, что выросла, не оставила лошадушек да коровушек без пропитания.

В первый и последний раз выгоняла Наумовна пёструю Гаральдову корову в поле; и так тошно ей вдруг стало, что моченьки нет больше терпеть. Не гоже человеку, словно птице, по свету летать, нужно на одном месте жить, чтобы к земле прирасти. Куда приплывёт снеккар свейский, на каком берегу сойти ей придётся? А здесь, хоть место и не родное, но знакомое. Живут же люди на чужбине, и лучше, бывает, живут, чем в родной стороне. " Не здесь тебя милый ждёт, " — говорило меж тем сердечко ей. И поверила ему Гореслава, да и как не верить.

В поле встретила она Дана. Корел снова хозяйских лошадей сторожил, на солнышко жмурясь.

— Видел я, Гореслава, как снеккар на камушки вынесли, чтобы пообсохла, — сказал он. — На рассвете уплывут они, и ты с ними.

Наумовна промолчала. Толстой вицей она отогнала корову к остальным, жевавшим траву около бурого бугра, и подошла к Гвену. Конь покосился на неё недобрым глазом, прянул ушами, но не двинулся с места. Спокойно пощипывал он траву, временами пофыркивая от холодной росы. Дан и глазом моргнуть не успел, как увидел Гореславу на спине у чёрно — пегого жеребца. Она казалось такой маленькой и беспомощной по сравнению с огромным Гвеном. Корел бросился на помощь, но остановился на пол дороге: жеребец не пытался скинуть неопытную вершницу и ленивым шагом направлялся к нему, подчиняясь понуканиям девушки.

— Ай, да девчонка, — прошептал Дан. — Как же она сумела?

Гореслава рысью объехала поле, гордясь превосходством над конём, которого боялась с грудня. Значит, права была Эймунда, умеет она ездить верхом. Но для чего было нужно это Наумовне? Да вбила девка себе в голову, что встретит вскорости ещё одного кметя, о котором говорила ей во сне Желана, и не хотела ударить в грязь лицом перед ним, как было с Изяславом, когда катал он на коне — огне перепуганную девку.

— Герсла, подъедь — ка сюда, — услышала она голос Гаральда.

Быстрее засеменил ногами Гвен и встал как вкопанный перед хозяином.

— Слезай. Уж не пойму, как он тебя не сбросил.

— Я лишь хотела до леса доехать, но не знала, что конь вам понадобится, — Гореслава слезла на землю и стояла, потупив глаза.

— Озорная ты девчонка. Да разве Дан не говорил тебе, что Гвен злой, как тролль?

— Говорил.

— Так и держишь от него подальше. А то здесь останешься.

— А ваше обещание… Отпустите вы меня?

— Сказал, что отпущу, значит, так тому и быть. Не за серебро мне досталась, не за серебро и отпускать.

… Под аромат цветущего кокушника провожали Гореславу и Гаральда. Эймунда не скрывала слёз и махала вслед белым платочком; Гевьюн молча стояла у ворот, только ресницы подрагивали. Много раз провожала она мужа, и каждый раз он возвращался. Возвратится ли и теперь? А она будет ждать на берегу, светлыми вечерами до боли в глазах вглядываясь в бесконечную гладь моря, надеясь отыскать среди волн полосатый парус. И, кто знает, кому из них двоих тяжелее: ему в бою или ей, ждавшей его. Будет ждать отца и Эймунда. Лишь кто заметит снеккар, побежит опять к пристани без киртеля, разметав по ветру пшеничные волосы. А что будет с ней, если некого будет встречать? Но, чур меня, пусть этого не случится.

Суровая Эдда вынесла из дома мешок с вещами хозяина, покосилась на узелок Наумовны и прослезилась.

— Да хранят вас Боги, — прошептала она.

У пристани Гореславу поджидал Эрик. Он мялся у сходень и, когда девушка проходила мимо, разжал пальцы и протянул ей забавного зверька, походившего на коня.

— Это тебе. Я видел такие у тебя на поясе и решил подарить тебе коня. Я сам его вырезал.

— Спасибо, Эрик, твой конь как настоящий, — она осторожно приладила подарок к поясу. — Я тоже хочу тебе кое — что подарить.

Гореслава протянула ему плетёный разноцветный обруч; Эрик крепко сжал его в руке.

— Как тебя в Сигунвейне любят, Герсла, — усмехнулся Гаральд. — А ты бежать отсюда надумала.

Наумовна поднялась на борт, стараясь не оборачиваться. Но, когда подняли сходни, она не удержалась и взглянула на берег. Эрик стоял у самой кромки воды (его на этот раз в плаванье не взяли) и почти со слезами на глазах провожал снеккар. Эймунду девка увидела после. Свейка стояла посреди зелени молодила и махала белым платком, как тогда, у ворот. Она долго шла по берегу, следя глазами за снеккаром, пока тот не скрылся посреди синего моря.

Стрибожьи внуки благоволили к мореходам: снеккар легко бежала по волнам, послушная твёрдой руке Бьёрна. Всё ближе и ближе был родной берег, и сердце Гореславы с каждым днём билось всё сильнее и сильнее.

…На ночь причалили к берегу; корабль спрятали в небольшой заводи, с трёх сторон поросшей камышом. Развели костёр.

Оставался всего день до того, как Гаральд собирался тайком отпустить её, поэтому Наумовна была весела и с улыбкой подливала в кружку Гюльви горячее. У старика от влажного западного ветра разболелись ноги, а боль, как говорил он, можно успокоить только брагой. Чуть поодаль сидел Гаральд и до блеска начищал свой меч, который с любовью называл Лайгерадт.

Выпив ещё одну кружечку, старик блаженно потянулся.

— Славный вечер, Герсла, как раз такой, чтобы собраться всем вместе и в доброй компании поговорить о днях минувших. Эх, когда был жив ещё Калуф, всё так и было.

— Мне сказывали, что это тот свей, что у нашего печища убили.

— Может быть. Он пропал, когда на наш драккар напали люди Светозара. Корабль затонул, а вместе с ним и всё золото, что Рыжебородый забрал у жителей Хольмгарда, по — вашему, Новогорода. Сигурд в ярости был; он думал, что это новогородцы позвали Светозара, и приказал казнить всех пленных, что мы взяли.

Гюльви отхлебнул немного похлёбки, которую сварила Гореслава, и продолжал:

— Я вспомнил Калуфа, потому что не было у нас рассказчика лучше него. Да и глаза у него были рысьи, даже птицу малую на верхушке дерева видел.

Старик вздохнул и, накрывшись плащом, улёгся спать у огня.

Наумовна тоже задремала, слыша сквозь сон шаги вечно бодрствующего Бьёрна. Посреди ночи её разбудили громкие крики: " Корабль Светозара! Поднимайтесь!". Вокруг замелькали огни, заблестели в отсветах пламени костра мечи и кольчуги.