Виталий Каплан - Масть Страница 34

– Как же их повенчали? – присвистнул Алёшка.

– А очень просто, – усмехнулся я. – В домовой церкви у них, в Старом Логу, в куполе вбили крюк, подвесили туда петлю, и сию петлю надели на шею приходскому батюшке отцу Геннадию. Сказали: не повенчаешь, вздёрнут, и никто потом труп твой не найдёт. А у батюшки, заметь, одиннадцать детей… Вот и совершил таинство. Потом, конечно, с жалобой к митрополиту поехал, а митрополиту уже подарки от князя привезли… в общем, заткнули отцу Геннадию рот. А сейчас, похоже, князю и Лидия Карповна наскучила, захотелось ему пылкой любви с Дашей. Не просто ласк и всего такого, на сию надобность у графа три с лишним десятка девок имеется. Нет, возмечтал о большой и чистой любви. А Даша кочевряжится. Брошки на неё не действуют, розги на неё не действуют. А князь всё более распаляется.

Я намеренно говорил сейчас медленно, спокойно, рассказывал подробности. Очень уж не хотелось мне переходить к главному. Грызло меня чувство, которое иначе и не назовёшь, как стыд. Причём сразу два стыда. Первый – человеческий: да что же я натворил? Я – и такое? Я, дворянин, и такая низость?! А второй стыд – Иной. Какой же я, получается, Тёмный, если сии глупости меня мучают? Как же это не сумел я за полтора года отвыкнуть от наивных человеческих чувств? Выходит, слаб я, коли известные химеры до сих пор надо мною довлеют? Выходит, не хозяин я самому себе? Позорно!

«Не нравишься ты мне что-то, Андрюша, – обеспокоенно говорил сегодня дядюшка. – Неужто жалеешь о случившемся? Так ведь сам же весь план измыслил, и всё вышло даже лучше, нежели ты предполагал. Видать, в тебе человеческое начало ещё бушует. Это, племянничек, похоже, как с молодым вином. Вроде бы уже и бурное брожение закончилось, и разлили его по бочкам, и употребляют уже… а всё-таки не совсем это ещё вино, недобрало… Не тогда ты настоящим Иным становишься, когда впервые в Сумрак сходишь, и даже не тогда, когда научишься пользоваться силой, освоишь всякие-разные заклятья. Нет, Андрюша, истинным Тёмным ты лишь тогда станешь, когда от всех химер человеческого сознания избавишься. Ты был человеком, всё так. Но сейчас ты – Иной».

«Но я же не хотел Дашиной смерти! – нервно возражал я. – Я-то надеялся, он просто обесчестит девку… разве этого недостаточно? Разве гнев будет слишком слабым?»

«А всё получилось куда лучше, – сухо парировал дядюшка. – Теперь уж мальчику деваться некуда. С девичьей честью многие дворовые девки расстаются, раньше ли, позже… с этим он, глядишь, и смирился бы. Да и ты, кстати, мог и получше рассчитать. Неужели думал, что князь посечёт её, недотрогу, да и выкинет из головы? Будто сам под брёвнами не лежал! Так что ж теперь-то руки заламывать и слёзы лить? Помни, для чего всё делалось, и продолжай!»

«Так вы что же, Януарий Аполлонович, с самого начала знали, что с девкой приключится? И мне ни словечка?»

«Не знал. – В дядюшкиных глазах плескалось спокойствие. – Но предполагал. Поглядел линии вероятности… хотя линии это так, на месяц вперёд заглянуть в будущее нельзя… слишком оно туманно на такой дальности. Но и без всякой магии можно было предвидеть, зная безумный нрав князя. А тебе не говорил, чтобы не отвлекать от дела. Всё, довольно! Иди работай! Тихую Связь держать не будем, ни к чему тебе сейчас мои подсказки».

– И он её… порешил? – чуть слышно выдохнул Алёшка. Лицо его оставалось бледным, но из взгляда исчезла растерянность. Глаза были точно высохший колодец. И лучше не знать, что там таится на дне.

– Он её в подземной своей темнице три дня продержал, – тем же ровным, спокойным голосом продолжил я. – Потом вызвал к себе и вновь спросил, готова ли она покориться и стать возлюбленной. Волю сулил, червонцы сулил. А она опять отказалась. Тогда взбесился он, лицом потемнел и повелел: «Не хочешь, значит, со мной любви? Тогда будет у тебя любовь с ним!» И вышел за дверь, запер на ключ. Даша в горнице одна осталась. И тут открылась дверь, доселе неприметная, обоями обклеенная, точно стены. А за дверью – маленькая комнатка, сажень в ширину, две в глубину. В комнатке же медведь своего часа ждал. Слышал небось, князь Модест медведей любит, целая свора у него, на разные надобности. Там хитро всё устроено было, дверь отпиралась особым рычагом, который в коридоре, в нише, за вазой с цветами. Говорю же, затейник он, князь. Коротко говоря, заломал Дашу твою медведь. Голодный, видно, был, или раздразнили его заранее. Она не шибко мучилась, быстро испустила дух. Вот такие дела… брат.

На слове «брат» я запнулся – кольнула меня та мысль, что не раз уже возникала за последний месяц. Но сейчас некогда было ей предаваться. Нужно было, как сказал бы Александр Кузьмич, ковать железо, пока горячо.

– Всё это рассказал Кузя, – продолжил я, выдержав долгую паузу. – Объяснил, что лопнуло его терпение, совесть замучила – видеть княжеские проказы и молчать. А тут вдобавок вышел князь за пределы своей воли. Закон не дозволяет крепостных убивать. И потому с рассветом оседлал Кузя лошадку, да и помчался в город. Умный мужик, не в полицию побежал, не в губернскую канцелярию, а к нам. Потому что знал: те князем на корню куплены, с потрохами. А чтобы и Тайная экспедиция, про то он не слыхал.

– И что же теперь будет? – почти не шевеля белыми губами, спросил Алёшка.

– А шут его знает, – досадливо махнул я рукой. – Граф Иван Саввич тотчас дал мне казённых лошадей и послал в Старый Лог, разведать, правду ли Кузя сказал. Причём разведать как бы втайне, про Кузин извет не упоминать. Его, кстати, пока у нас в темнице оставили, целее будет. Что ж, я съездил. Вроде как и повод у меня есть… князь-то мой вызов на поединок до сих пор и не принял, и не отклонил. Надо бы выяснить, намерен ли он, как истинный дворянин, дать мне удовлетворение, или же он шельма. Только повидать князя мне не удалось, не пожелал он ко мне выходить. А с людьми дворовыми я поговорил, выспросил. Всё подтвердилось, что Кузя нам донёс.

Только вот хитёр князь. Он, оказалось, в тот же вечер за урядником послал… дескать, беда у нас стряслась с дворовой девкой одной… послали её на псарню, псаря Акимку к барину кликнуть, а она по бабьему своему любопытству заглянула в пристройку, где медведи содержатся. А там по ротозейству псарей дверка была не заперта… в общем, жизнью поплатилась за любопытство. Виноваты вроде как нерадивые псари, князь пообещал уряднику высечь их отменно. Коротко говоря, не преступление, а несчастный случай. И псари то подтвердили. Урядник объяснение сие записал, да и укатил. С четвертью можжевеловой водки и запечённым гусём, от княжеских щедрот ему пожалованными.

– Ну а вы? – строго и даже как-то властно спросил Алёшка. – Вы, Экспедиция? Вы-то его, душегуба, покараете?