Дмитрий Гаврилов - Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы Страница 34

Ругивлад упрямился и знал почему. В этой суровой, хотя по-своему прекрасной, лесной стране у него не было ни единого близкого человека, кто, может, хотя бы отчасти и понял его. Никого, кроме хрупкой и непостижимо мудрой для своего возраста девушки. Так Ругивлад перешел к обожествлению Ольги, одарив ее образ тем, чем девица, возможно, в действительности и не обладала. По опыту прошлых влюбленностей, герой знал, что ум и красота чрезвычайно редко совмещаются в одной женщине. Род не терпит излишеств, и поэтому такое чудо вдвойне опасно. Опасно чем? Да просто, раз столкнувшись с такой богиней, и потеряв ее, герой тут же начинает искать вторую… Ан, нет!

Зловещие приступы ненависти, между тем, не повторялись. Он и не вызывал их. Честные и благородные вятичи, которым, казалось, было чуждо всякое чувство зависти и корысти, вернули Ругивлада к полноценной жизни, во славу племени и на благо ему самому. Они даже не запирали на ключ своих сундуков, а на засов закрывались разве городские врата.

Вставая поутру, герой был снова рад веселому птичьему пересвисту. Купаясь в хладных росах и туманах, Ругивлад вновь и вновь испытывал удивительную бодрость и легкость. С наслаждением слушал он, как шумят кроны вековых деревьев, полнил грудь живительным хвойным ароматом. И Ольга была с ним.

Но все же, как волхв, он ведал: Тьма подстерегает жертву на узкой тропе, и, улучив момент, вдруг изловчится да прыгнет на плечи. Знал он также, что самая главная и непобедимая Тьма сидит внутри человека.

На Ярилу Зимнего славили Коровича[27] с сыном. Затем, через десять дней, настали Большие Овсени, и мосты на Оке заледенели, словно в песне. Ой, ты, зимушка-зима! Приближался Коляда, а с ним и месяц Студень вступал в свои права.

Манило, который помнил добро, как-то зазвал Ругивлада к себе. И был он столь неотвязчив, что уломал-таки молодого волхва отведать удивительной браги-суряницы. Словен, опростав второй али третий по счету березовый корец, и впрямь повеселел. Развязался язык и у дружинника. Манило охотно поведал свой секрет: живи он в славном торговом Киеве, тотчас бы разбогател.

Брагу заваривали на сене с житной соломой. В течение пары дней хозяин опускал в бочки раскаленные камни. Затем, когда брага поспевала, добавлял сухого терну, да с полтора ведра порослого ячменя, да жита с прожаренным хлебом, да груш с яблоками, да меду хмельного с листом смородиновым.

Поднималась пена. Тогда Манило лил в бочки молока и немного масла, а после бросал яблочный лист. Брагу цедил он через клок овечьей шерсти… Словом, никто в Домагоще не готовил суряницы вкуснее.

Зима выдалась снежной, вьюжной. Но с самого Зимнего Ярилы суровый отец его все ж прибавлял дня на волос, предвещая неминуемое торжество жизни и света.

На последний день Коляды Станимир созвал к себе детишек и всю ночь рассказывал им о стародавних временах Так подошел и Старый Велес, когда всякий считал своим долгом вывернуть одежду наизнанку. Скорая на выдумку и забаву Ольга, веселая и непобедимая в своем озорстве, сумела-таки вовлечь Ругивлада в кутерьму с переодеванием и вдруг, на Бабьи каши, куда-то исчезла. Праздник этот знали издревле как день Рожениц и повивальных бабок, не иначе — девица вершила где-то таинства в кругу подруг, чествуя Матушку-Ягу.

Он не расспрашивал Ольгу, а она не проговорилась. Еще с неделю после того настали ночи Похищений, и Ругивлад посмел увести со двора жупана его дочь, оставив Дороха с носом.

Чудное творилось в Домагоще на двенадцатый день Просиньца. Замело так, что дверь не открыть, а иные дома и вовсе по самую крышу. Ругивлад особо не переживал. Запечник не надул — в тереме было тепло, и Медведиха порадовала домового Сысуя обещанной кашей. Волхв творил свои ученые дела, сидя наверху, когда на крыльце постучали. Женщина, коротавшая стужу за прядью, не рискнув отворить сама, кликнула словена. Да тот уж и сам спешил по скрипучей лестнице вниз.

То была Ольга, краснощекая, смешливая и словоохотливая, несмотря на мороз.

— Принимай гостью!

Впустив ее в сени, Ругивлад начал было затворять дверь, как вдруг на улице померещились ему белые сани, запряженные четверкой столь же белоснежных коней с длинными седыми гривами. Правил ими огромный Старик в дорогой шубе, да почему-то без шапки. Впрочем, у него не было и рукавиц, словно не лютовал нынче по земле вятичей зимний холод. Поперек саней лежал длинный хрустальный посох. Сивый обернулся к застывшему в ужасе Ругивладу, глянул из-под мохнатых бровей, и погрозил волхву пальцем.

Он узнал Водчего, но завертела, закружила вьюга — и глядь — ни Седовласа, ни коней его дивных белоснежных…

— Да, закрой ты, лиходей! Оленьку застудишь! Эка вьялица разыгралась! — прикрикнула на героя Медведиха, принимая у девушки шубейку и рукавички.

— Мне-то что? Это он весь синий! — рассмеялась она. — Кто там, Ругивлад?

— Ехал в санях Сивый, просил ночлега. Обещал приехать в мае на телеге, — проговорил волхв, но не похоже, чтобы пошутил.

— Негоже это, на Морозкин-то день по улицам бегать! — досталось от Медведихи и дочери жупана. — Не к добру!..

Станимир гадал по звездам. На Сречу он объявил, что Мара заплачет в этот год рано. Так и вышло. Не успел начаться Лютень, Скотий бог, преодолев лень, сшиб с зимы рога. Жители городища принялись молить Коровича о своих телушках. А к исходу Масленицы, когда Баюн напомнил волхву о словах Кикиморы и в печной трубе летали блины, ярынь стала брать свое.

ГЛАВА 8. ВРЕМЯ НА СЛАБОСТЬ

Словен сидел неподвижно. Волхв напряженно вслушиваясь в ритм собственного сердца — благо, сквозь толстые стены не проникал будничный шум городища.

Но даже погруженный в небыль он внезапно ощутил дрожь по коже. Чутье не обмануло волхва. Скрипнули ждавшие масла петли, и на пороге, словно подгоняемый лучиками радостного солнца, возник милый силуэт. Право же, надо бы вскочить, сделать хоть шаг навстречу, но словен, испугавшись мимолетного порыва, еще ниже склонился над столом. Осторожно, на цыпочках, чтобы не вспугнуть какую-нибудь очередную умную мысль, витавшую в голове волхва, Ольга приблизилась. Как бы бесшумно она ни ступала, Ругивлад чувствовал каждый ее шаг. Ольга заглянула через плечо.

Пред волхвом стояло несколько вещиц, прозрачных, как вода в ручейке, и любопытная девушка поначалу приняла их за игрушки. Диковинка напоминала поставленные друг на друга кувшинчики. Сквозь стенки их был виден белесый песок, равномерно, тоненькой струйкой стекающий из одного сосуда в другой.

— Четыреста двадцать один! — произнес Ругивлад, убирая руку с запястья.