Александр Прозоров - Всадники ночи Страница 35

— Снежана.

— Ух ты, красивое имя. За него одно влюбиться можно. Значит, «Как яблоко кислотой ведет, в рот не лезет, так бы и я, раба Божья Снежана, душе не в радость была, не мила, не сладка, не желанна. Так бы раб Божий…» — ну имя парня, — «…рот кривил, стороной меня, рабу Божью Снежану, далеко обходил. Аминь». Если сам яблоко выбросит, так даже и лучше. Ты, главное, слова ему вслед нашепчи. Поняла? Запомнила? Давай пирожки.

— А с милым моим что делать?

— Который в отъезде? Так он вроде и так тебя любит, привораживать понапрасну ни к чему. Ему только надобно о себе напомнигь, чтобы сердечко не на месте было. Для такого дела существует наговор на дым. Нужно найти перо любой дикой птицы, кинуть в огонь, а когда оно займется пламенем, наговорить: «Лети, белый кречет, за чистое поле, за синее море, за крутые горы, за темные леса, за зыбучие болота. Найди, белый кречет, раба Божьего — как там его зовут? — застань его сонного, да садись на белую грудь, на ретивое сердце, на теплую печень, и вложи имя рабы Божией Снежаны из своих уст. Чтобы он не мог без меня ни пить, ни есть, ни гулять, ни пировать. Пусть я буду у него всегда на уме, а имя мое на его языке. Лети, кречет, зови раба Божьего… Как там его у тебя?… Слово мое крепко, дело мое лепко. Аминь». Корзинку на стол ставь. Так ты чай травяной пить будешь? Я не жадный, могу твоими пирожками с тобой поделиться.

— А заговоры верные?

— Да чтоб мне провалиться! — щедро перекрестился Зверев и принялся перебирать туески на полке, на которой Лютобор хранил свои травы. — Зверобой, зверобой, сон-трава, дудочник. Где-то тут простудный состав был… Ага, вот он. Ну что, красавица, на твою долю кидать?

— Скажи, молодой колдун, — поставив корзинку на стол, гостья вскинула руку к шее, — а от дурного нрава ты спасти можешь?

— Это как? Характер у тебя, что ли, плохой?

— Соседка через дом меня за что-то возненавидела. Карга старая, одной ногой в могиле, а и меня туда же тащит. То в огород чего плеснет, что кошки со всей деревни сбегаются; то скотине травы подсыплет, так что она вся пеной покрывается, и живот у нее пучит, а телята и козочки вовсе передохли. Не раз видала, как она округ дома моего крутится — опосля то со скотом плохо, то сено сопреет, то земля на пороге появится. Мочи моей нет, колдун. Извести меня хочет старая. Не дождусь миленочка своего. А може, она его и отвадила!

— Что, такая злобная тварь?

— Да ты любого в деревне нашей спроси! Никого без пакости своей не оставила. Меня же пуще прочих ненавидит. Ведьма она, ведьма! И глаз у нее черный! На чужой беде живет, чужому горю радуется.

— Ну, что же, и против таких зверюшек у нас средство есть. — Зверев сыпанул в горшок щедрую горсть травяной смеси. — Врешь, не врешь… Ладно, скажу, как завистницу сжить можно. Рецепт простой, много ума для него не надо. Походи за этой ведьмой немножко. Когда четко увидишь место, на которое она ступала, то его нужно чем-нибудь закрыть, чтобы не затоптали, а потом прийти в спокойное время и незаметно собрать в небольшую емкость. Сразу этого все едино не сделаешь — заметят, слухи нехорошие пойдут. Да и ведьма заметить может. В общем, наше ремесло шума не любит. Тайком действовать нужно. Вот. Если сжечь след ночью в бане — это будет хорошей, надежной порчей. Соседка слабеть станет, увядать, стареть быстро да вскорости и преставится.

— Ага, — кивнула просительница и заторопилась уходить.

Когда гостья поднялась до самого полога, Андрей ее окликнул:

— Снежана! Ты только не торопись след этот собирать. А соберешь — так жечь не спеши. Нехорошо это, грех. Не на мне, на тебе грех будет. Зло причиненное имеет привычку возвращаться. И не одно, а многократно умноженное.

— Вот я и верну, — тихо пообещала девушка и бесшумно скользнула наружу.

— Ну что я тут заработал? — Князь откинул с корзины тряпицу. — Ничего пирожки, румяные. Надеюсь, косточки она повынимала?

Зверев отлил травяной заварки в большую, толстобокую глиняную кружку, прихлебнул, присел на скамейку, но насладиться пряженцами не успел: занавеска опять дрогнула и впустила очередную гостью — большеглазую, веснушчатую, немногим ниже предыдущей просительницы ростом, но куда более упитанную. Она тоже была с корзинкой, причем куда более объемистой, нежели первая.

— Здравствуй, батюшка, — низко поклонилась она, махнув рукой по полу.

— И тебе здоровья, коли не шутишь. Ну спускайся, рассказывай. Что за нужда тебя на эти болота затащила?

— Беда у меня, батюшка Лютобор. — Она перехватила корзинку двумя руками, на глаза навернулись слезы. — Страшная беда случилася, хоть руки на себя накладывай.

— И что такое?

— Тверила меня не лю-у-убит… — с готовностью разревелась она.

— Э-э… Э-э… — забеспокоился Зверев. — Ты мне тут потопа не устрой… Э-э… Вот, черт!

Взбежав наверх, князь обнял гостью за плечи, провел вниз по ступеням, усадил к столу, сунул в руки кружку с отваром. Девица, цокая зубами по керамике, с трудом сделала маленький глоток.

— Он… Он… Он… — шмыгнула она носом.

— Ну это я понял, — кивнул Андрей. — Только чего ты хочешь? Тебе отворотного зелья дать, чтобы забыла начисто, или его приворожить?

— Его, его, — торопливо закивала конопушка.

— Не вопрос.

Входя в образ заправского колдуна, Зверев заглянул в корзину. Там лежал полноценный гусь, уже ощипанный, с завернутой под крыло шеей.

— Я еще принесу, — торопливо пообещала девица.

— Не боись. Я к тебе хоть всю деревню запросто присушу, — подмигнул князь, наклонился и шепнул в ухо: — На кровь пробовала?

— Это как? — откачнулась она.

— Неужели не слышала никогда? — вскинул брови Зверев. — Самый надежный заговор, известное дело, и самый простой. Как у тебя дни неприятные начнутся, кровушки чуток собрать надобно. В питье или еду ее добавишь с приговором: «Кровь отошла, мне не нужна, нужна рабу Божьему Твериле. Я без крови не могла, он без меня не сможет. Аминь». Заговоришь да угощение ему и скормишь. После такого он к тебе навсегда присохнет.

— А без крови… нельзя? — сглотнула девушка.

— Можно, коли брезгуешь, — резко отклонившись, в полный голос ответил Андрей. — Заговори любой хмельной напиток такими словами: «Соки земли, блики солнца, свет луны, первая роса и мая слеза, кипите и варите зелье приворотное на сердце раба Божьего (тут имя говоришь) для его любви ко мне. На всю его жизнь до последнего вздоха, до последнего удара сердца, до последней капли крови живой. Чтоб раб Божий (опять имя) жил и был со мной. Аминь». Угощаешь любимого — и он твоим навек будет. Но простой заговор снять можно, а тот, что на крови — нет. Думай сама, деточка.