Надежда Первухина - Иероглиф «Измена» Страница 35

– Надеюсь, ваши языки были на достаточно крепкой привязи?

– Мы были немы как рыбы! – воскликнул Ши Мин.

– Во всяком случае, в том, что касалось известного дела, – внесла уточнение Юйлин.

– Хорошо, – кивнул Лу Синь. – Значит, император и я можем на вас рассчитывать. Ваши жизни отныне дорого стоят, дороже, чем вы можете себе предположить… Поэтому я никому не могу передоверить заботу о вашей безопасности. Я займусь этим сам. Все то, что вы рассказали мне, я уже изложил в устном донесении начальнику Тайной службы господину Богу, но ваших имен не называл. Вы будете моей личной Тайной службой. Вы те, на кого я возлагаю надежды по спасению императора и державы.

– О, господин! – поклонились до земли наши герои.

– Я не преувеличиваю значения ваших жизней, преувеличивать мне вообще несвойственно, – сказал господин Лу Синь. – Теперь о деле. Я нашел для вас отличное укрытие. Это мое родовое поместье, находящееся в окрестностях Хуатуна.

– Хуатун? О, как далеко от столицы!

– Да, и, главное, безопасно, – кивнул Лу Синь. – Мы отправляемся туда немедленно: вы и я.

– Простите за дерзость, господин первый императорский каллиграф, – подала голос Юйлин. – Но как вы объясните ваше отсутствие во дворце? Ведь до Хуатуна не один день пути!

– Письмо. – Лу Синь показал распечатанный свиток. – Письмо от моего брата, живущего в поместье и жаждущего немедленной встречи со мной. Не скрою от вас, друзья, что это письмо я написал себе сам незадолго до вашего прихода. Но наши с братом почерки так похожи, что никто не станет сличать. Так что у меня есть законные основания покинуть на время столицу – я должен навестить брата и его внезапно заболевшую супругу, да продлятся ее лисьи годы.

– Господин Лу Синь, – спросил Ши Мин, – неужели вы считаете, что нынешнее положение дел крайне опасно?

– Считаю, – ответил императорский каллиграф. – Раньше я был молод и беспечен, но в годы правления владычицы Фэйянь изменился. Вы этого не поймете, юные господа, но для меня Яшмовая Империя – не только страна.

– Почему же, мы понимаем, – пробормотал Юйлин.

– Кстати, господин Шэнь, вы и в моем поместье намерены хранить свою тайну? – с легкой улыбкой спрашивает Лу Синь, намеренно выделив слово «господин».

– К чему теперь… – говорит Юйлин. – К тому же, если я переоденусь в обычную для моего пола одежду, то исчезнет знаменитый поэт Юйлин Шэнь, а останется…

– Так ты девушка?! – в совершенном изумлении смотрит Ши Мин на Юйлин.

– Да, – разводит руки та. – Именно поэтому господин императорский каллиграф отрицательно оценил мое сочинение и сделал строгое внушение относительно моей дерзости.

– Исключительно из благих намерений, – заметил каллиграф, слегка отчего-то краснея. – Девушкам должно жить спокойной жизнью. А вот вы, милая, захотели приключений – и поглядите: попали в них по самую макушку.

– Да, – покорно кивает Юйлин. – Я больше не буду.

Эти слова вызывают короткий смешок у господина первого императорского каллиграфа. А Ши Мин все еще не отойдет от неожиданной новости, свалившейся ему на голову.

– Девушка, – повторяет он. – Девушка.

– Довольно, – хмурит брови Лу Синь. – Медлить нельзя. У северных дверей моих покоев нас уже ждет повозка. Мы поедем вместе, в сопровождении небольшого числа слуг и охранников. Надеюсь, наш путь будет благоприятным.

– До тех пор пока я не прибуду в ваше поместье, я буду носить мужскую одежду, – говорит Юйлин.

– Как вам будет угодно, дорогой поэт, – кивает Лу Синь и тем вгоняет нашу героиню в краску.

Не проходит и часа, как удобная и незаметная повозка уносит наших героев и первого императорского каллиграфа в Хуатун. И ветер, нежданно разошедшийся ветер заметает их следы.

Цзюань 9

ЖЕЛАНИЕ ИМПЕРАТРИЦЫ

У своих страстей на поводуЯ рабыней купленной иду.От желаний жить уже невмочь,И душа моя черна как ночь.«Я желаю!» лишь произнесу —Душу погублю, а не спасу.Каждого желанья моегоВ сердце проникает колдовство.Ах, желаньем стоит пренебречь,Если разум "хочется сберечь.Ведь мечты – они что прах в горсти.И от них себя мне не спасти.

Принцесса Фэйянь которую ночь не спала. Она боялась засыпать. Ибо сны ее были страшны, чудовищны и отвратительны. В этих снах она попадала во дворцы, полные человеческих костей, в леса, где среди древесных стволов гуляло пламя, в реки, вместо воды наполненные кровью и нечистотами… Поначалу принцесса, проснувшись, просто приказывала себе успокоиться, но потом приказы перестали действовать, и Фэйянь казалось, что ее собственное тело предает ее.

Меж тем Ют-Карахон-Отэ делала все, чтобы пребывание принцессы у нее в гостях было прекрасным и незабываемым. Каждый день сиятельную гостью ожидали утонченные развлечения: созерцание прекрасных картин или изваяний, прогулки по красивейшим местам Жемчужного Завета, выступления стихотворцев и певцов, ритуальные танцы, по прелести своей схожие с полетом стайки бабочек… Явь принцессы была спокойна, безмятежна и наполнена одним лишь очарованием. Но едва наступала ночь и принцесса в сопровождении служанок отправлялась в спальные покои, сердце Фэйянь сжимала железная рука нехороших предчувствий. Фэйянь ложилась в постель, вознеся молитву своим родителям, и поначалу спокойно засыпала. Но затем в ее снах появлялось нечто чудовищное, принцесса беспокойно металась по постели и стонала, а потом просыпалась с криком ужаса. Кругом стояла ночь, в покоях безмятежно и мягко горели шелковые фонари со свечами внутри, и принцессе, которую только что терзал кошмар, становилось стыдно за себя. Неужели это она, бесстрашная Фэйянь, жена дракона, боится каких-то снов?!

Но ночь приходила за ночью и не дарила принцессе покоя. Сны становились все ужаснее – такие, что, проснувшись, принцесса испытывала ужасную дурноту. И наконец наступила ночь, в которую Фэйянь решила совсем не ложиться спать. Она позволила служанкам облачить ее в ночные одежды и расплести косы, умастив волосы благовониями, а затем, как всегда, отослала девушек. Села у туалетного столика, глядя в свое отражение в зеркале (в Жемчужном Завете были удивительные зеркала: не из полированной бронзы, а из стекла, покрытого каким-то особым составом) и бесцельно перебирая тонкими пальчиками драгоценности в шкатулке. Неожиданно палец укололся обо что-то. Фэйянь потянула вещицу из шкатулки – это была памятная золотая шпилька ее матери, шпилька с чудесным свойством. Стоило Фэйянь воткнуть ее в волосы, как ее мать, небожительная государыня Нэнхун, спускалась с небес и говорила с нею.