Грегори Арчер - Конан и алтарь победы Страница 36

А тот, кого вскоре собирались преследовать охваченные жаждой мести степные воины, находился совсем близко от кочевья. Конан лежал на холодной земле, переводил дух после стремительного бега и обдумывал, как выгоднее использовать внезапность своего вторичного появления в стойбище. Чуткое ухо варвара уловило стук копыт — он становился все явственнее. «Лошадь без седока,— определил киммериец.— Идет слишком размеренно. Похоже, ведут под уздцы. Ха, как раз то, что надо…»

И действительно по степи, понурившись, брел кочевник и вел под уздцы свою лошадь. Конан выпрыгнул из засады, сбил воина с ног и сломал ему шею. Лошадь дернулась было в сторону, но рука уже мертвого хозяина удержала ее повод, который тот не успел выпустить. Киммериец привязал к себе мертвеца и взгромоздился на лошадь.

. Не люблю, когда в спину стреляют,— как бы извинился Конан перед покойником, трогая с места его лошадь.

Дети, пережившие этот день, рассказывали потом своим внукам о страшной каре, ниспосланной богами за грехи на их племя. Великан с огненным мечом на крылатом коне спустился в одну из ночей с небес и убил тех, кто забыл своих богов, погряз в роскоши и удовольствиях, тех, кто стал трусливым и глупым от лени.

Конан вырвался из ночной мглы, сбросил труп кочевника, на полном скаку подхватил Хорга с земли, положил его впереди себя на спину лошади и помчался к загону.

Кочевники, словно завороженные, стояли не в силах сдвинуться с места. Лишь увидев, как чертов иноземец открыл загон и выгоняет лошадей, только что приведенных из степи, они опомнились и схватились за луки. Но было уже поздно. Конан мчался прочь от загона, прочь из кочевья, уводя с собой табунчик из двух десятков лошадей. Он мчался прочь, и на этот раз навсегда.

Хорг вдруг открыл глаза и спросил:

— Конан… что с Луарой?..

«Кром, Бел, Митра и прочие боги! — пронеслось в голове северянина.— Он жив!..»

— Тише, тебе нельзя разговаривать,— ответил киммериец.— С ней все в порядке. Она в безопасности. Скоро ты ее увидишь.

— Конан… Спаси ее,— прошептал кузнец, будто не слыша последних слов северянина.— Обещай, что ты спасешь ее!

— Хорошо, хорошо. Ты поправишься, и вы вместе вернетесь в Шадизар. Потерпи немного…

Хорг неожиданно улыбнулся, на его губах выступил» кровавая пена.

— Конан…

— Что?

— Там… на площади… если б не стражники, я бы достал тебя…— сказал кузнец. И умер.

Луара откликнулась на раскатистый зов северянина. Варвар устремился на ее голос и нашел девушку. И не одну.

— Ее тоже похитили вместе со мной. Она сама спаслась,— быстро пояснила Луара. А Ки-шон внезапно опустилась на колени перед спрыгнувшим с лошади киммерийцем.

Конан снял с крупа лошади тело Хорга и положил его на землю. Луара увидела брата…

Здесь Хорга и похоронили. Своим изрядно затупившимся за эту ночь мечом Конан вырубил могилу в неподатливой степной земле. Луара почти не плакала — прошедшая ночь уже иссушила ее глаза, слез больше не осталось.

— Нам надо ехать. До рассвета мы должны уйти отсюда как можно дальше,— сказал Конан, вернувшись от лошадей к сидящей рядом со свежей могилой Луаре. К киммерийцу подошла Ки-шон, провела ладонью вокруг кровоточащей ссадины на его животе, потом показала своему господину испачканную в крови маленькую кисть.

— Хочешь сказать, что я должен заняться этими царапинами? Ну, потом как-нибудь. Сейчас надо убираться от сюда.

— Конан! — позвала Луара. Она выглядела довольно смешно, кутаясь, как в халат, в слишком просторную для нее мужскую одежду, которую Конан снял с убитого кочевника.— Я отправляюсь в Гиль-Дорад. С тобой или одна. Это решено. Не отговаривай.

Конан помолчал, потом указал пальцем на могилу Хорга: А как же отец? Кто скажет ему об этом?

— Отца убьет весть о смерти Хорга. Пускай надеется и живет. А я… Я не могу возвратиться… Никак.

— Вместо одного ребенка твой отец потеряет двоих.

— Он все равно потеряет меня, если я вернусь. Без Хорга… Я не смогу жить там. Я уйду. Так что лучше вообще не возвращаться… Хватит, Конан… Я решила… Если ты в Гиль-Дорад, то нам по пути.

Конан пожал плечами. Да, переубедить женщину тяжелее, чем одолеть сотню воинов. К тому же нет времени на бесполезные разговоры.

Киммериец подошел к Ки-шон и попытался подобрать из множества известных ему языков знакомый кхитаянке. Ничего не выходило, а кхитаянского Конан не знал. Тогда северянин перешел на язык жестов. Показывая руками в разные стороны и на разные предметы, варвар попытался объяснить кхитаянке, что у них теперь разные дороги. И, похоже, кхитаянка поняла его, поскольку отрицательно замотала головой, положила ладонь на сердце, а потом вытянула руку в сторону варвара. Впрочем, одного ее взгляда было достаточно.

— Она показывает, что ее сердце принадлежит тебе и, значит, она пойдет за тобой куда угодно,— пояснила Луара.

— О Кром! — схватился за голову Конан. Две женщины в столь опасном путешествии — это уж чересчур.

Глава десятая

Беглецов догнали на рассвете, когда степь уже немного прогрелась под лучами солнца. Маг и работорговец, совсем окоченевшие в предутренние часы, заснули, разморенные, прямо на спинах лошадей, неторопливо бредущих в им одним только ведомом направлении.

Разбудил путников громкий оклик: — Омигус, старый пень! Я так и думал, что ты удрал!.. Кто это с тобой?

Чародей разлепил глаза и, признав варвара, сразу даже не понял, радоваться ему или нет. Очнулся ото сна и торговец живым товаром; оглядевшись по сторонам, он — о ужас! — узнал в двух женщинах, скакавших рядом с воином-великаном, своих бывших пленниц.

Как плохо закрепленный тюк, он сполз по лошадиному боку и без чувств свалился на землю.

Золото, вырученное от продажи девушек степным дикарям, покоилось на разложенном на земле поясе, снятом с брюха толстяка. Вернее, он сам снял этот пояс, надеясь за золото купить себе жизнь. Омигус безрадостно наблюдал, как на золоте играют солнечные блики. Теперь в любом случае это богатство ему не достанется. Но можно попытаться выторговать себе хотя бы часть… Часть всегда меньше целого, но больше, чем ничего.

У толстяка-работорговца зуб на зуб не попадал, тряслись руки, его била нервная дрожь. Он понимал, что лишился не только золота: вряд ли что-нибудь может спасти ему жизнь. Особенно страшно было смотреть в глаза кхитаянке: в них он ясно видел, что и на быструю смерть ему рассчитывать не приходится.