Эрик Эддисон - Червь Уроборос Страница 38

— Будь проклято злобное море, что, лишив нас нашего могущества, теперь выплевывает нас на берег на нашу беду; хорошую службу сослужило оно королю Витчланда, прочему же миру принесло лишь ущерб.

Но Юсс отвечал ему:

— Отнюдь не случайно прилетели сюда эти неистовые ветры, и не под влиянием недобрых и жгучих звезд. Эта непогода явилась из Карсё. Каждая волна, что ты видишь, отступая, порождает обратное течение; точно также за каждой насланью следует череда несчастий, которые, хотя и будучи не столь ужасными по своей сути, поглотили и унесли с собой многих из тех, кто выстоял против первого вала. Так и мы уже дважды с того дня оказывались на волосок от гибели: сначала когда наш разум помутился от отчаяния и мы пошли вместе с Гасларком на Карсё; и теперь, когда буря потопила наши корабли здесь, у Арланского Устья. Хоть и притупил я своим искусством силу королевской наслани, но против последовавшего за нею губительного отлива заклятья мои бессильны, как и свойства всех известных мне волшебных трав.

— Раз так, неужто ты хочешь отказаться от своих намерений? — спросил Спитфайр.

— Не беспокойся, — ответил Юсс. — Конец уже близок. Этот поток бед продлится недолго и уже наверняка почти иссяк; для короля же опасно творить повторно чары, подобные тем, что он сотворил в Карсё в мае.

— Кто тебе это сказал? — спросил Спитфайр.

— Это лишь догадка, — ответил тот. — Я изучал кое-какие пророческие труды, касающиеся монархов его крови и его рода, из которых следует (хотя и не напрямик, а обиняками и недомолвками), что, если один и тот же король, затеявший предприятие такого рода повторно, потерпит неудачу, то силы тьмы уничтожат его, и тогда будет загублена не только его собственная жизнь (как случилось прежде с Горайсом VII при его первой попытке), но конец будет положен и всему дому Горайсов, что столько поколений правили в Карсё.

— Ну, тогда у нас есть шанс, — сказал Спитфайр, — Когда-нибудь и старые навозные кучи зацветут.

Девятнадцать дней двигались братья и их войско по Внешнему Импланду на восток; вначале они шли через местность, изрезанную извилистыми сонными речушками и множеством заросших камышом озер, затем по холмистым взгорьям и по равнине. Наконец, к вечеру они достигли пустоши, простиравшейся на восток к гряде обрывистых холмов. Холмы не выглядели ни высокими, ни крутыми, но очертания их были иззубренными, а склоны усеяны скалами и валунами; этот лабиринт возвышенностей и лощин порос вереском, папоротником и пожухлой травой; в расселинах ютились чахлые кусты боярышника и можжевельника. На похожем на лошадиную холку гребне, с которого открывался вид на красный октябрьский закат на западе и дальнюю линию Дидорнийского моря на юге, они наткнулись на потайной форт, старый и заброшенный; на воротах форта кто-то сидел. И сердца их растаяли от радости, ибо перед ними был не кто иной, как Брандох Даэй.

Они обрадовались ему так, будто он восстал из могилы. Он же промолвил:

— Меня пронесло по Проливам Меликафказа и выбросило на пустынный берег в десяти лигах к югу от этого места. Я добрался сюда один, потеряв свой корабль и всю его команду. Подумалось мне, что именно этой дорогой пойдете вы к Мюэльве, если потерпели кораблекрушение на дальних берегах Импланда.

— Слушайте же, — продолжал он, — я поведаю вам о чуде. Семь ночей ждал я вас в этом курятнике, полном галок и сов. Оказалось, это караван-сарай проходящих по этой глуши великих армий, и, переговорив с двумя из них, ожидаю я третью. Ибо, думается мне, что разгадал я великую головоломку, многие годы занимавшую умы мудрецов. В день, когда я пришел сюда, когда закат, как и сейчас, пылал огнем, узрел я армию, марширующую сюда с востока с развевающимися на ветру огромными знаменами и с музыкой. При виде этого подумалось мне, что, если это враги, то дни моей жизни окончатся во славе, если же друзья, то в фургонах, следующих за армией, наверняка есть провизия. Это был веский довод, ибо после кораблекрушения не слышал я и запаха пищи, если не считать отвратительных орехов и ягод, растущих здесь. Потому, прихватив свое оружие, поднялся я на стены этого форта и окликнул их, спросив, кто они такие. Тот, кто был их военачальником, подъехал к стене и поприветствовал меня со всей учтивостью и благородством. И кто, вы думаете, это был?

Они ничего не ответили.

— Тот, кто славился по всей земле как доблестнейший и храбрейший наемник, — сказал он, — Разве забыли вы о предприятии Гасларка в Импланде, что потерпело там крах?

— Был ли он невысоким и смуглым, словно острый кинжал в ночи? — спросил Юсс. — Или же сиял великолепием, словно вымпел на рыцарском турнире в праздник? Или имел он зловещий вид, словно древний меч, заржавленный посредине, но сверкающий по краям, вытащенный из ножен, дабы вершить судьбы в роковой день?

— Стрела твоя трижды попала в самое яблочко, — произнес лорд Брандох Даэй. — Высок ростом был он и весь сиял в своих роскошных доспехах; ехал же он на могучем и черном как смоль скакуне. Я учтиво обратился к нему со словами: «О великолепнейший и божественнейший Гелтераний, победитель сотни боев, что делаешь ты все эти долгие годы во Внешнем Импланде вместе с этим полчищем воинов? Что за темный магнит влек тебя сюда все эти девять лет, с тех пор, как под звуки труб и цоканье копыт вы с Зелдорнием и Ялканаем Фостом отправились в Импланд, дабы подчинить его Гасларку; в то время, как весь мир считает вас заблудившимися и погибшими?» Он отстраненно взглянул на меня и ответил: «О Брандох Даэй, пускай мир повинуется своим глупым прихотям; я же неизменно следую за своей целью. Будь это девять лет, девять месяцев или девять веков, что мне за дело? Хочу я повстречаться и сойтись в битве с Зелдорнием, что все убегает от меня. Ешь и пей со мною нынче вечером, но не вздумай удерживать меня или отвращать меня от моей цели пустыми рассуждениями. Ибо с рассветом мне надобно отправляться на поиски Зелдорния».

Я ел и пил, и веселился той ночью с Гелтеранием в его шатре из шелка и золота. Но на заре он построил свое войско и отправился на запад к равнинам.

На третий день, сидя у стены и проклиная вас за вашу медлительность, я узрел марширующую с востока армию, глава которой восседал на мышастой лошаденке; был он облачен в черную броню, сверкающую подобно воронову крылу, на его шлеме был плюмаж из черных орлиных перьев, а глаза его сверкали огнем, словно глаза пантеры. Был он невелик, лицо его выглядело свирепым; сам же он казался гибким, крепким и неутомимым, словно горностай. Я окликнул его со своего места: «О достойнейший и могущественнейший Ялканай Фост, сокрушитель воинств, куда направляешься по этим заброшенным пустошам ты и твое великое войско?» Он соскочил с коня, взял мои руки в свои, и промолвил: «Если человек разговаривает во сне с мертвецами, это предвещает удачу. А разве не мертв ты, о Брандох Даэй? Ибо в незапамятные дни, распускающиеся в моих мыслях подобно цветам в задушенном сорняками саду после стольких лет, точно так же цвел ты в моей памяти: величайший среди великих мира сего — ты и твой дом в Кротеринге над морскими заливами в гористом Демонланде. Но забвение, словно бурное море, простерлось между мною и теми днями, шум прибоя затыкает мне уши, а морской туман застилает глаза мои, что алкают узреть те времена и тогдашние деяния. Во имя тех утраченных дней ешь и пей со мною нынче вечером, ибо вновь остановлюсь я на ночлег здесь, в холмах Салапанты. Завтра же я продолжу свой путь. Ибо никогда отдых не будет бальзамом для моей души, покуда не найду я Гелтерания и не снесу его голову с плеч. Великий стыд для него, хотя и невеликое чудо, что он до сих пор бегает от меня подобно зайцу. Ибо предатели всегда были трусливы. И разве доводилось кому-либо слышать о более мерзком, проклятом и отвратительном предателе, чем он? Девять лет назад, когда мы с Зелдорнием приготовились разрешить нашу ссору в бою, в добрый час дошло до меня известие, что Гелтераний, словно хитрый уж, злобная гадюка и коварный ползучий гад, обошел меня, дабы напасть с тыла. Тогда повернул я свое войско, чтобы сокрушить его, но этот жирный подлец сбежал».