Анна Оуэн - Стальное зеркало Страница 38

— Откуда же? — в Орлеане выбор велик.

— Из «Соколенка». Знаете, где они провели предыдущий вечер? Там же.

Никки морщится. Это дело аурелианских властей — терпеть у себя такие заведения или не терпеть.

Он бы не терпел. И клиентуру не терпел бы. Если совсем честно — место им под землей или над землей. Зря сэр Кристофер ему рассказал. Воспользоваться этой информацией Никки не сможет — законов страны парочка не нарушила, а вот, чтобы иметь с ней дело, придется теперь совершать над собой некое усилие. Это обязательно. Это работа. Иногда Никки не любит свою работу.

— И что же герцог? — составил компанию любителям остренького?..

— Он пригласил к себе дюжину молодых людей из свиты — и тех, кто ходил, и тех, кто не успел — и объяснил им, что посольство живет по законам Ромы, а не по законам Аурелии. Как я понимаю, там использовались куда более крепкие выражения, мне их не пересказывали.

Трогмортон сильно удивляется. Удивление, конечно, приятного рода — судя по тому, что до сих пор сообщали о нравах семейства Корво и самого его достойного представителя, все должно было бы выглядеть иначе. Примерно так, как Никки подумал в первый момент. А тут, извольте видеть, все наоборот… неожиданно. И как это понимать?

— Ну представьте себе, — улыбается сэр Кристофер самой солнечной из своих улыбок, — возвращается эта орава домой. И начинает там рассказывать. Впечатлениями делиться. Кого сочтут… духовным отцом всей этой истории — пусть он даже к заведению и близко не подходил?

— Да, действительно, сочтут… — хотя совершенно непонятно, с какой стати герцогу Беневентскому об этом заботиться, мокрому дождь не страшен. А визит в «Соколенка» вполне укладывается в любимую пословицу его соотечественников — «В Роме поступай по-ромски», ну вот и поступили по-орлеански, так в чем беда с его точки зрения? — И что ему с того?

— Видите ли, сэр Николас, если духовное лицо спит с половиной города — это непредосудительно, если происходит по согласию. Возмущаться таким на полуострове будут разве что «черные монахи», но их теперь слушают меньше, чем раньше — посмотрели, чем оборачиваются их принципы на практике. Если молодой человек высокого происхождения тратит деньги на шлюх — это даже похвально, ну на что ему их еще тратить-то? Если в некоем семействе отношения несколько ближе родственных, это дело отца семейства и больше ничье. Но чужие дети, чужие маленькие дети — это постыдно и смешно.

— А насмешки Его Светлости едва ли придутся по вкусу, — да, пожалуй, вот так — ясно. — Но, как я понимаю, Уайтни на этом званом вечере не присутствовал?

— Нет. Не присутствовал, да и не мог.

— Но мог выслушать пересказ?

— Я надеюсь, что у меня самые длинные в этом городе уши, но вряд ли — единственные.

— Узнал и немедленно восхитился… — вздыхает сэр Николас. Нет, не все так просто, к сожалению.

Договор — не секрет, уже не секрет, но в ближайшую пару дней — еще и не общеизвестное дело, так что можно выкинуть одну простую и вполне безопасную штуку: поделиться сведениями с тем, кому они будут крайне интересны, весьма полезны… с тем, от кого каледонская партия их не получит. И посмотреть, внимательно посмотреть самому, станет ли рассказ новостью. Если не станет — можно будет сделать много печальных выводов, а добрые отношения между двумя посольствами это все равно очень укрепит.

И делать придется ему. И читать по этой зеркальной физиономии — тоже ему… не было у хозяйки беды, завела себе сфинкса.

Нелегкое дело — не спать ночью, если нужно делать вид, что спишь. Если рядом сладко сопит соседка: ради хитроумного замысла пришлось рассориться с Карлоттой, рассориться до того, что в одной спальне фрейлины ночевать не захотели, поменялись. А поодиночке юным дамам спать не положено. А новую соседку Карлотты не так уж редко забирали из дворца к хворающей матери… пока суд да дело, пока все устроилось — три недели прошло. Наконец-то свершилось чудо: бывшая подружка в своей спальне одна, следовательно, может позволить себе… кое-что неподобающее.

Соседка самой Шарлотты громко дышит и слегка порыкивает во сне, была бы собакой, было бы ясно — охотится. В спальне отчаянно темно, одинокая свеча в дальнем углу и не светит толком, а равномерное колебание язычка пламени только усыпляет, убаюкивает… Прикрываешь глаза — кажется, что бодрствуешь, а потом едва не подпрыгиваешь в страхе: спала, не спала? А вдруг задремала и все пропустила?

Шарлотта Рутвен — девушка серьезная, она не может себе позволить заснуть. Вот и приходится то щипать себя за руку, то прикусывать губу… и прислушиваться. Ну где уже этот несчастный влюбленный? Долгое ли дело — в окно залезть? Вот же олух… к утру, что ли, сподобится? Ладно, у самого любовью разум отшибло, но каледонский инт… адмирал-то на что?

Наконец за стеной сначала зашуршало, потом грохнуло. Грохнуло знатно — пол задрожал. Что ж они такое уронили? Нет же в спальнях ничего тяжелого — неужели самого Жана? Соседку и будить не пришлось. Милая аурелианская дама с редким именем Анна села на кровати раньше, чем проснулась… Ах да, она же с юга, как и Карлотта, а у них там земля трясется время от времени.

— Я пойду, посмотрю, что там, — спокойно и внятно сказала Шарлотта Рутвен, совершенство во всех отношениях. — Может быть это воры, а может быть просто ставень ветром сорвало, — вот что могло упасть! — и появление стражи будет неуместным.

На стуле висит накидка, шерстяная, теплая, глухая совершенно — подобающий наряд для юной дамы, которую ночью подняли с постели. Никто не удивится, что она под рукой — у Ее траурного Величества часто болит голова, в том числе и по ночам.

Зажечь от свечки светильник, взять его. Поежиться от холода. Открыть дверь, пройти пять шагов по коридору. Ничего не увидеть. Толкнуть дверь в спальню бывшей подруги — на всякий случай. Они, конечно, поссорились, но вдруг воры залезли именно туда и Карлотте нужна помощь. Заглянуть. Увидеть странное. Поднять светильник. Признать, что видишь именно то, что видишь. Издать бешеный клекочущий звук — самой удивительно.

— Как вы… Анна! Стража! Здесь чужой мужчина!

Негодование настоящее. Ну скажите мне, что нужно делать с очень прочной деревянной кроватью, чтобы сломать одну из опор для балдахина?

Хорошо, что это не воры. Хорошо, что ночной пришелец, несмотря на размеры, никому не угрожает. Потому что стража запаздывает. Будь вторжение настоящим, учини его тот же Хейлз или, будем честны, родичи Шарлотты со стороны отца, все население крыла успели бы уложить в мешки. А вот фрейлина Анна своих не бросает — вылетела в коридор с палкой для закрывания ставней и заполошным воплем «Пожааар!». Шарлотта стоит в дверях соляным столпом, как и положено нежной невинной деве, оскорбленной в лучших чувствах. Преступная парочка делает вид, что запуталась в покрывалах и не может распутаться. За спиной шум, грохот, шаги. Замечательно. Проснулись.