Галина Гончарова - Сестра (СИ) Страница 39

К вечеру, когда все закончилось, он вообще был в самом мрачном настроении. Как‑то так получалось, что выходил он кругом неправ. Казак ему ведь слова дурного не сказал, а он лаяться начал. Нет, боярина понять можно, он с дороги, он уставший, он царский ближник, не привыкший к препонам, но…

Царя, а не царевича. А ведь следующим на престол должен Алексей Алексеевич сесть. Ой, не забудет он боярину такого промаха, как есть — не забудет.

А значит, уезжать никак нельзя, надобно царевича улещивать. Вот только как это сделать, когда внутрь не пускают?

Невесело было боярину.

Зато в тереме царевны Анны сейчас было весело и интересно. Анне и Софье пришлось выдержать свое сражение.

Царевна Татьяна кротостью никогда не отличалась, а уж сейчас, грубо выставленная из Москвы, да после дороги…

Сначала она держалась.

Когда Алешенька поприветствовал ее и умчался по своим делам.

Когда Аннушка, сестрица младшая, вышла гостью встречать, а с ней Софья, племянница…

Когда слуги засуетились, устраивая царевну поудобнее, и испрашивая, не угодно ли ей чего…

Сначала. А вот потом все рухнуло снежным комом. Нечаянно. Царевна выразила желание с дороги кисельку испить — и одна из девушек метнулась на поварню. А кисель‑то сразу готов не был, как ни торопи, а время пройдет. Татьяна и так нервничала, а тут еще ждать пришлось и доброты душевной ей это не прибавило.

Принесла девушка киселек, подала, как положено, с поклоном, да то ли недостаточно низко, то ли еще что — топнула царевна ногой. А у девочки руга‑то и дрогнула. И киселек, хоть и немного, выплеснулся на богатое платье.

И вот тут поднялся лай.

Татьяна орала и приказывала выпороть наглую девку, которая попортила ей платье. Девчонка от неожиданности расплакалась. Анна попыталась успокоить сестру, но куда там…

Положение выправила Софья, молча показавшая служанке на кувшин с колодезной водой на столе. Та взяла, посмотрела на царевну…

Софья вздохнула. Эх, почему ей еще и четырех нет? Сейчас бы окатить истеричку с ног до головы, а потом еще и за косу потаскать, опять же пощечины хорошее средство…

Пришлось ограничиться меньшим. И как следует грохнуть кувшин об пол.

Получилось громко, душевно так — даром, что глиняный. Все замерли — и Софья воспользовалась паузой.

— Девочки — вышли. Анюся, может, тетке валерьянки налить?

Татьяна в этот момент напомнила Соне рыбу — сома. Только что усов не хватало, а так все признаки. Щеки толстые, рот открыт и глазами — луп — луп — луп!

Девочки удрали быстро и беззвучно — жизнь на улице приучила. Татьяна попыталась что‑то сказать, но тут ведь сразу и не поймешь, что ляпнуть надо!

— Да ты…

— Это не по — хлистиански. Луша не найочно…

Получилось картаво и коряво, но Анна поняла — и тут же перешла в наступление.

— Вот, сестрица, дожили. Дети малые уму — разуму учить будут — и ведь заслужено. Девочки действительно еще ничего не умеют, их учить надобно, а не розгами сечь за оплошность. Они не по злому умыслу, так уж прости неловкую. Пойдем, я тебя сегодня в своих покоях устрою, а к завтрему и твои комнаты в нужный вид приведут. Не ждали мы тебя, вот и встретить не можем, как подобает.

После такого и ругаться было и к чему — только хамкой себя выставить. Татьяна позволила себя увести, а Софья отправилась искать Лушку.

Оплошавшая девочка нашлась внизу, в сенях, где рыдала в полотенце. Еще двое пытались ее успокоить.

— Чего сырость развели? В реке воды мало?

Сейчас Софья разговаривала, как нормальный человек. Она уже выговаривала все буквы, просто при взрослых старалась не показывать своих талантов.

Лушка подняла от полотенца красные глаза.

— Не гоните, царевна!!!

И бросилась Софье в ноги. Девочка вздрогнула, но осталась на месте. М — да, сложно к такому привыкнуть. В том мире бывало всякое, но в ногах у нее не валялись, а тут это в порядке вещей.

Софья вздохнула.

— Встань. Не погоню.

— Не гневайтесь…

Лушка даже не слышала. Софья кивнула двум другим девочкам — Аксинье и Прасковье.

— Девочки, поднимите ее.

Водруженная на ноги Лушка стояла неровно и пошатывалась, живо напоминая Софье колокольню, которую построили в ее родном городе. Та тоже пошатывалась, поскольку проект делали откровенные халтурщики и с благословения церкви (т. е. денег им не заплатили).

— Луша, тебя никто не гонит. Все хорошо.

На этот раз дошло и девочка, уже почти девушка, пару лет и замуж можно, уставилась на Софью. Чего уж там, девчонки, попавшие из грязи в палаты, дико боялись отсюда вылететь, с ума сходили от страха. Такие шансы два раза не предоставляются.

Девчонка утерла сопливый нос рукавом. Софья откровенно поморщилась.

— Луша, у тебя носовой платок где?

Платок тут же нашелся за рукавом рубахи.

— Вот им нос и вытирай. Не крестьянка, чай, царской дочери служишь.

— Да, гос — сударыня царевна…

Софья топнула ногой.

— Вспоминай! Училась!

— Д — да, ва… ше высочество.

— Вот. За проступок — наказание. Будешь седьмицу на стол подавать бессменно. Мало ли кто приедет — что ж, у тебя при всех руки так дрожать будут?

— слушаюсь, ваше высочество.

— И сегодня еще три страницы из псалтыря прочтешь.

Вот это наказание было посерьезнее. Не спать девчонке до полуночи, а то и больше, но жалости Софья не испытывала. Наказание соответствует проступку — это раз, учиться надо всегда — это два, она и так счастлива, что не выгоняют — это три.

— Да умойся, поди. Час тебе отдыха, чтобы себя в порядок привела. Девочки — помогите ей.

Софья отпустила всех троих взмахом тонкой руки и развернулась обратно, к царевне Анне.

И вот там‑то узнала про сегодняшний подвиг Алексея. Четыре человека — две царевны, царевич и его дружка частенько теперь собирались по вечерам, разговаривали, обсуждали… здесь Софья почти могла не таиться. Почти. Иван Морозов все‑таки оставался не то, чтобы черным ящиком, но если за себя, Алексея и Анну Софья была спокойна, то Иван мог еще расколоться. Или просто по — детски разболтать, что ему доверено.

Хотя шила в мешке не утаишь и в определенной степени рисковать приходилось. Увы…

Но сейчас… сейчас Софья была безумно горда собой. Это ж надо так воспитать, что за несколько месяцев у ребенка зубки прорезались?

Более того, он кусаться начал! Хотя раньше наверняка и головы бы не поднял — скушал бы любой боярский наезд и только понурился. А тут!

— Лёшенька, ты гений! Я тебя обожаю!!!

Софья принялась активно захваливать братца, подключилась царевна Анна, Иван тоже вставил свои пять копеек, за что получил прочувствованный поцелуй в щеку от старшей царевны — мол, умничка, с такими друзьями и враги не страшны, сама Софья в это время тискала брата, хотя тот и отмахивался. Но отмахивался‑то он, отмахивался, а приятно ему было, определенно. Во имя принципов дедушки Дурова — хвалите вашего воспитанника и почаще. Еще ни одно животное не было воспитано палкой.