Елена Величка - Ушедший в бездну Страница 39

Крупный караковый жеребец дико всхрапнул. Его морда с оскаленными зубами нависла над голландцем. Всадник натянул поводья. Было ясно, что он принадлежит к знати, хотя и путешествует без слуг. Его гибкая фигура и продолговатое, аристократически бледное лицо с правильными чертами могли бы привлечь внимание самых взыскательных ценительниц мужской красоты. Тёмные волнистые волосы, струящиеся из-под шляпы, почти сливались со складками слегка откинутого чёрного плаща, открывающего замысловатую вышивку бархатного коричневого камзола и серебряную пряжку широкого пояса.

Лендерт смотрел на путника, испытывая неприятное ощущение, которое возникает, когда рядом слышится шелест змеи. При тёмно-русых, почти чёрных волосах у того были холодные ярко-синие глаза. Человек казался знакомым. Лендерт почтительно поклонился ему и внезапно сообразил, что стоит перед владельцем Хелльштайна. Скрыться в тумане было бы не трудно, но старик не хотел бросать кобылу. Пан Мирослав сдерживал своего злобно фыркающего каракового зверя и внимательно разглядывал голландца.

— Стало быть, верные псы моего соседа барона Норденфельда начали разбегаться, — с непонятным удовлетворением произнёс он по-немецки без тени славянского акцента. — Куда же ты направляешься, старик? Не в Прагу ли?

— Нет, ваша милость, в Брно.

На поясе у Лендерта висел кинжал. Всего миг потребовался бы для того, чтобы выхватить его и метнуть, но что-то удерживало голландца, словно владелец Хелльштайна был заговорён.

— Ты много лет служил Норденфельдам, — сказал пан Мирослав. — Не хочешь ли теперь послужить мне? Ты на моей земле. Я мог бы убить тебя, но мне нужен хороший слуга.

— Я никогда не отказывался от службы, ваша милость. — Лендерт растерялся, не зная, как поступить. Он не был готов к такому разговору.

Видя его замешательство, Мирослав усмехнулся.

— Моим слугам живётся неплохо. Я редко пытаю, но вешаю сразу, если заподозрю, что мой дворовый пёс берёт подачку из чужих рук. В этом я строже Норденфельда. А кто мне верен, на судьбу не жалуется.

Лендерт оглянулся, услышав позади себя шорох ветвей. На дорогу выбежал Конрад и опрометью бросился к Мирославу.

— Ваша светлость! — крикнул голландец, но мальчик уже был рядом с всадником. Наклонившись, тот легко подхватил его, усадил перед собой и дал коню шпоры. Могучий жеребец рванулся вперёд, едва не смяв Лендерта.

Слуга вскочил в седло и ринулся следом. Это была безумная, бешеная скачка. Кобыла проявила неожиданную резвость. Она мчалась за жеребцом, отставая от него не больше чем на длину его хвоста. Старик нещадно нахлёстывал её. Метнуть кинжал он по-прежнему не решался: Мирослав, падая, увлёк бы за собой Конрада. Единственное, что можно было сделать, это настичь похитителя, убить его ударом в спину и попытаться на всём скаку перетащить мальчика со спины жеребца на спину кобылы. Лендерт отважился бы на такой рискованный трюк, но у его лошади не хватало сил догнать каракового чёрта. Если бы на её месте был Султан!

Мирослав и Конрад молчали, но старик чувствовал, как они оба напряжены. Он преследовал их, с горечью понимая, что его любимец одержал над ним верх и теперь молит Бога о том, чтобы конь Мирослава оказался достаточно резвым. Они скакали навстречу кортежу, и Лендерт надеялся, что Дингер и Ян перехватят похитителя. Казалось странным, что с Мирославом нет даже слуги. У здешней знати не были в моде утренние верховые прогулки в одиночестве.

Лесная дорога повернула влево, и вдруг сквозь топот яростной скачки стали слышны другие звуки: голоса и грубый смех множества людей, конский храп и сердитое ржание, скрип кожи и позвякивание металла, словно впереди поджидал вооружённый отряд.

Ещё поворот, и Лендерт увидел кортеж. Карета стояла посреди дороги, окружённая всадниками на сытых холёных лошадях. Ян со связанными руками сидел в повозке рядом с возницей.

Двое или трое развернули лошадей и поскакали навстречу Мирославу, на ходу вынимая сабли. Взмахом руки пан остановил своих слуг и насмешливо обернулся к Лендерту:

— Ну что, старик, моя взяла? Дерзкий же ты! Ладно, я тебя прощаю. Хороший слуга жизнь отдаст за своего господина. Но здесь хозяин я, а не Норденфельд, и будет по моей воле. Сын моего друга Герхарда у меня в гостях. Мы едем в Хелльштайн.

Лендерт взглянул на Конрада. Тот сидел с закрытыми глазами, но вид у него был не испуганный, а усталый. Маленький ангел торжествовал победу.

— Светелко! — крикнул Мирослав.

От группы всадников отделился красивый черноволосый парень на вороном коне и подъехал к своему пану.

— Скачи в Хелльштайн, — приказал Мирослав. — Пусть там готовятся к нашему приезду. Моего гостя должны встретить хлебом-солью.

Конрад вздохнул, принимая более удобное положение. На Лендерта он по-прежнему не смотрел.

— Развязать! — бросил Мирослав, кивнув на Яна.

Двое слуг тут же кинулись выполнять приказание. Освобождённый от пут Ян почтительно поблагодарил владельца Хелльштайна.

— Я поеду в карете? — тихо спросил Конрад, надеясь, что пан Мирослав ответит "нет".

— Да, ваша светлость, — сказал Мирослав. — И ваши слуги последуют за вами, а я с моими людьми буду сопровождать ваш кортеж.

Глава 9

Хлеб и соль

Мимо окон кареты в тумане летело, раскачиваясь, ячменное поле. Вдали скользили размытые конусы холмов. Лошади мчались галопом. Карету трясло и швыряло.

Конрад судорожно зевнул и попытался расслабить напряжённые до лихорадочного трепета мышцы. Ему было не по себе.

Сидящие напротив Лендерт и Дингер молчали. Молчал и Конрад. Угрызений совести он не испытывал. Возможно он поступил дурно, предал отца и своих слуг, но не жалел об этом: все они так или иначе предавали его и в Норденфельде, и по дороге в Зенен. Лендерт, и тот не считался с его желаниями, подчиняясь воле Герхарда.

Гром копыт, голоса, звон шпор и оружия скачущего за каретой отряда напоминали гул надвигающейся грозы.

Пан Мирослав ехал впереди кортежа. Даже Султан не мог угнаться за могучим конём владельца Хелльштайна.

Дорога повернула. Карета сильно накренилась. Конрад впился пальцами в мягкое, обитое бархатом сидение. Казалось, карета вот-вот опрокинется, но этого не произошло. Мальчик перевёл дыхание. Он не на шутку испугался, но не из-за возможных ушибов и сломанных костей, а из-за позора, связанного с падением. Сейчас, более чем когда-либо, ему хотелось сохранить достоинство.