Дмитрий Ахметшин - Туда, где седой монгол Страница 39

Разбойник с нескрываемым удовольствием хлопнул в ладоши.

— Это трогательная история. У меня есть дочери. Думаю, им понравится. И куда же вы направлялись?

— В горы, — сказал Наран, и замолк, отчаянно пытаясь придумать продолжение.

— Зачем?

Разбойник повернулся к Уруваю, и Наран поспешно ответил, пока толстяка не разорвало от еле сдерживаемой паники.

— Это Урувай. Он друг шаманов. Говорит, они могут дать мне новую жизнь в теле лисы, или, может, белки, — Наран вошёл во вкус. Белок он ни разу не видел, но слышал рассказы тех стариков, что доходили до края Великой Степи, где в изобилии водились эти зверьки. — Люблю белок. Они такие же рыжие, как моя прежняя шкурка. А сам он направляется туда, чтобы просить помочь своему голодающему аилу справиться с засухой и суровой зимой.

— Как мне величать тебя, лис?

— Того бедолагу, чьём теле я брожу, звали Наран.

— Наран. Твой друг, вроде, не сильно худой.

Монгол смерил взглядом Урувая, накручивая на палец ус, и Наран поспешил исправить положение:

— Нет-нет! Это он в степи отъелся. Вчера. Я благодарил его и помог поймать трёх перепёлок.

Разбойник одобрительно хмыкнул.

— Что же. Вижу, вы хорошая компания. Жаль, вам не повезло наткнуться на нас — единственную и самую жестокую банду во всей Степи. А теперь встаньте-ка на колени.

Наран исполнил приказанное, и мир исчез. Глаз замотали тряпицей, и туго, узлом затянули концы на затылке. С Уруваем, судя по невнятной возне с той стороны и тяжёлым его всхлипам, сделали то же самое.

Костёр тщательно забросали землёй и затоптали. Похоже, людей было не так уж и много, шума, который они производили, хватило бы на полтора взрослых мужчины. Потом их подняли с колен, и под локти повели вниз. Незнакомец заботливо предупреждал:

— Осторожно, кусты.

Или:

— Берегите ноги, сейчас будут гольцы. А, вот мы и почти спустились.

Дорогой он представился сам:

— Зовите меня просто — Атаман. Настоящее моё имя покрыто мраком забвения.

Наран спросил:

— Что это значит?

— Это иностранное слово, — строго сказал мужчина. — Думаю, перед тем, как жестоко вас ограбить, я отвечу на все ваши вопросы.

Наран обнаружил, что вовсе не обязательно видеть, чтобы не спотыкаться на каждом шагу. Прочие чувства обострились, и ноздри с ушами исправно доносили, в какую сторону их ведут. Наверное, за это стоило благодарить лиса, и юноша, после недолгого колебания, мысленно перед ним извинился и потрепал по загривку.

Тропа клубком раскручивалась у них под ногами. Сбегала с камня на камень до самого подножия холма, и Наран понял, что лошади исчезли.

Атаман рассказывал:

— Мы известные путешественники. Многие из нас побывали за горами, гуляли по берегу моря в обе стороны. Были у кхитайцев, и на западе — у урусов. И там и там есть традиции разбойников, и мы решили принести эту почётную работу в степи. У кхитайцев разбойники плавают на лодках, у урусов добывают себе пропитание на дорогах. Атаман — значит, вожак разбойников, а кто здесь вожак, как не я? Пригибайте головы. Это и есть мой шатёр, а прямо у вас над головой — его полог.

Наран забеспокоился. Пахло землёй, почти до земли свешивались корни иплети плюща, которые обняли их за плечи своими иссохшими конечностями. Проводник молча толкнул их вперёд, и вошёл следом.

По всему выходило, путь их лежал в ноздрю Йер-Су. Хорошо бы, она не вздумала чихать.

Вот здесь на них набросилась, хлопая чёрными крыльями, настоящая темнота, ощущаемая даже через повязки, даже по запаху и на слух — шаги стали раскатистыми и гулкими, а уши будто бы закрыли ладонями. Когда прошли через горло пещеры и коридор сделал один залихватский поворот, она сразу же рассеялась.

Наран почувствовал, что его больше никто не держит. Сорвал повязку, обернулся, но увидел только заходящего следом и праздно размахивающего двумя луками Атамана. Наранов он тут же отшвырнул к стенке, туда же отправил, сняв с плеча, колчан, а стрелы заботливо переправил в свой. Теперь, когда Наран рассматривал разбойника вблизи, у него обнаружился животик, а плечи, некогда могучие, под тяжестью испытаний, а может, напротив, от осёдлой жизни, опустились, и обросли одряхлелой, обвислой кожей. Пояс на халате повязан как попало, массивные ножны с изогнутым мечом-ятаганом болтались на бедре, так, словно это не оружие, а ложка к обеду. Наран ни разу не встречал такого оружия у степняков. Должно быть, разбойник добыл это оружие в одном из походов в пустыни. Эта же пустыня, должно быть, выжгла у него на макушке массивную проплешину, повыдергав с корнем все волосы.

На другом бедре притулился колчан, из-за того, что половина стрел была без оперения, казавшийся старой плешивой вороной. Кажется, все хорошие стрелы достались ему от Нарана.

Здесь тлел костёр, выдыхая в потолок искры, на камнях и на растянутых верёвках сушилось мясо в обрамлении трав и кореньев. Над костром в неровном, закопченном котелке лениво булькала похлёбка. На земле — несколько ковров, разложенных друг на друге и покрывающих таким образом весь пол. Некоторые были вполне традиционного, войлочного плетения, на других можно разглядеть поблекший, но всё ещё различимый рисунок — очень искусный, таких Наран раньше не видел. Да и материалу они были очень странного, плотного и ворсистого. Ковры подползали к кострищу, как побитые шавки, и чем ближе, чем больше прожжённых пятен появлялось на их шкурах.

В тёмном углу стоял войлочный идол, почему-то отвёрнутый лицом к стенке пещеры, так, что друзья вынуждены наблюдать его сгорбленную спину. Даже так можно было сказать, что это очень странный идол. Ушей у него не было совсем, а глаза замотаны плотной тканью, такой же, которой завязывали глаза им. На высокой подушке перед его плечом было традиционное подношение в миске — только вместо молока там был кусок мяса.

— У нас есть идол, идол не имеет ушей, и глаза его слепы оттого, что вечность закрыты тряпкой, — сказал Атаман. Он оттеснил гостей к стене, встал на колени за спиной у войлочного бога, с достоинством ему поклонился, положив перед собой руки. — Мы, конечно, чтим его, но соблюдая все предосторожности, чтобы нас не нашли. Когда он хочет принять подношение, он просто поворачивает голову и ест, а потом снова отворачивается к стене.

На ровной части стены белой краской были изображены сцены из разных сказок. Какие-то сцены казались Нарану знакомыми, о каких-то он не слышал даже от самого увлечённого Сказочника, что таскается за ним с самого детства. Здесь и юноша, поехавший с Луной наперегонки, и восточные сказки, с прекрасными принцессами и шатрами с огромными куполами, что достают до самых звёзд. Всё очень небрежно, но в то же время в этих неказистых линиях пряталась душа, текла по ним, как кровь по венам. Это напомнило Нарану исполнение этих же сказок Уруваем. Наверное, они с художником найдут общий язык.