Дмитрий Ахметшин - Туда, где седой монгол Страница 40

Он скосил глаз и увидел, что друг тоже разглядывает рисунки.

Там же, в нишах стены разложена утварь, глиняные кувшины и чашки, и на этом предметы, предназначенные для мирного общения между людьми, заканчивались. Чувствовалось, что люди здесь живут войной, и Наран ни за что не хотел бы прогуляться здесь с завязанными глазами. В иных местах сложно было сделать шаг, чтобы не наткнуться на что-нибудь острое. Там сложены копья, большие и маленькие дротики, сабли и мечи, такие кривые, что даже между двумя саблями не было единства в форме; и изъеденные ржой, но всё ещё способное проделать в человеческой шкуре дырку. От этой ржи, подумал Наран, они становятся куда опаснее. Кислое железо проникает в кровь, и, даже если рана оказалась не смертельной, человек умирает в страшных корчах в течение двух дней. Ненатянутые луки — и монгольские, и большие, из которых невозможно стрелять с коня. Зачем они вообще нужны, интересно? Кому требуется стоять неподвижно, целясь в мчащегося на тебя всадника? Ведь если его убьёт стрелой или даже убьёт коня, тебя всё равно накроет несущейся во весь опор тушей…

— Можете снять повязки, — строго сказал Атаман, и повернувшись, узрел блеск смотрящих в разные стороны глаз. — А… уже сняли. Присаживайтесь.

Скрестив ноги, он сам опустился возле костерка. Ножны с ятаганом устроились под задницей. Кажется, его не так уж и часто вынимали, так что оружие привыкло даже к такой роли. Отщипнул от коптившейся лошадиной ноги кусок.

Урувай робко спросил:

— А где все остальные? Пятьдесят тысяч бандитов?

— Не пятьдесят, а только пять. И не тысяч, а десятков. Они ушли от лихих дел. Вернулись по своим аилам. Сказали, что нужно растить детей, и что это разбойное дело только для молодых. — Атаман фыркнул, и в словах его послышалась обида. — Как телята, разбежались по своим табунам… Я же ращу своих детей здесь, и ничего. Точнее, они сами растут, только успевай поднимать подбородок.

— Значит, мы здесь одни? — вкрадчиво спросил Наран.

— Здесь мои дочери.

Челюсти его мерно двигались, пережевывая мясо.

— Ну, не считая твоих дочерей…

Наран медленно продвигался к монголу. Если получится приложить его головой о свод пещеры, все проблемы их разрешатся, не успев толком начаться. Кроме того, они получат ночь передышки в уютном убежище…

— Их сложно не считать. Такие пострелки, что того и гляди кого не досчитаешься… Глазастые. И уши такие, что позавидует любой заяц. Это они услышали вашу песню на вершине нашего шатра.

Урувай толкнул Нарана локтем в бок. Тот уже поднял было руки, готовя их для броска и науськивая, словно двух тигров, но друг пихнул его в бок ещё раз, и Наран недовольно обернулся. Как раз, чтобы услышать:

— Папа! Это те самые степные соловьи?

Неизвестно, из какой коробочки выскочил этот карманный тигр. Может быть, из груды одеял у стенки, может, подкрался к ним от входа. Или спустился с потолка, как настоящий паук. Там более, она и напоминала паука своими руками и ногами, в каждом из которых, казалось, было не менее трёх суставов.

— Да, дорогая. Знакомьтесь, это моя дочь, Налим.

Перво-наперво Наран заметил взгляд. Ни одна девочка не могла позволить себе такой взгляд — такой, будто собираешься им сломать камень, или заставить ручей течь в другую сторону. От больших серых глаз хотелось убрать свой собственный куда-нибудь за отворот халата. Лицо правильной формы, и похоже на фрукт терракотового дерева, а оттенком — на загорелую степь в конце лета, и была, скорее всего, одних годов с Нараном и Уруваем. Вряд ли старше, вряд ли младше.

— Вот этот похож на дикого зверя. А тот — на надутый бычий пузырь. Который из них поёт?

Она закинула правую руку себе за голову, перехватила её левой и потянула. Наран ещё раз поразился тягучести суставов. Как будто слегка увядший степной мёд тянется и тянется, до бесконечности.

Было ещё что-то, что поразило его куда больше. Никто ещё не разглядывал его лицо вот так — прямо и без страха.

— Этот поёт, а другой танцует. В него вселился лис, и когда играет музыка, он выходит наружу и заставляет этого человека плясать, — поведал Атаман. Он смотрел на дочку с неподдельной нежностью.

Девочка была одета в самого обыкновенного покроя халат и мягкие сапожки — несмотря на толстые ковры и костёр, под каменными сводами дневал и ночевал холод. Чёрные косы спускались за спину и напоминали два ручья, потоки воды, в которых отражается искажённое и размазанное ночное небо.

Атаман два раза хлопнул в ладоши.

— Время ужина! Выходите все и не бойтесь наших гостей. Вообще-то это они нас боятся.

Когда-то в детстве Наран приметил, что, если дождаться, пока из шатра уйдут все взрослые, и немного подождать, можно увидеть много чего интересного. Выползают из своих укрытий жуки с блестящими чёрными спинками. Расправляет крылья и начинает кружиться вокруг отверстия в небо большой полосатый шмель. Там, где примыкает к земле шатёр, наскоро плетёт паутину паучок, воруя свои нитки из пряжи, неосмотрительно оставленной женщинами без присмотра. Внезапно возникает движение воздуха, ветерок бросается на лицо мальчика и отпрыгивает — как будто где-то совсем рядом начинает вилять хвостом большая добродушная собака. Если сидеть достаточно долго, можно увидеть — какие-то тени поднимаются с земли и начинают бродить туда и сюда, ворошить и перекладывать остывшие с ночи уголья. Чаще всего это кончается томительной полуденной дрёмой, а когда заходит кто-то из взрослых и Наран просыпается, ни паучка, ни шмеля, ни тем более теней и ветерка нет и в помине.

Теперь это полузабытое ощущение всплыло на поверхность. Откуда в пустой пещере вдруг появилось столько народу, он уловить не сумел. Просто они вдруг стали заметны, раз, и появились в своих нехитрых укрытиях, в которых придёт в голову укрыться только детям, и глупым голубям, которые прячут головы под крылья и думают, что их не видят.

— Откуда они взялись? — тихо спросил Наран приятеля.

— Да они всё время были здесь, — ответил тот. — Просто прятались. Разве ты не видел? Вон та, худенькая, была за копьями…

— Знакомьтесь, — важно сказал Атаман. — Это моя сегодняшняя добыча. Лис в шкуре человека, и шаман, опытный игрец на морин-хууре. А это мои девочки. Там Сайга, это Мотылёк и Острота.

— Они совершенно на тебя не похожи, — сказал Наран, чтобы что-то сказать. — И друг на друга не похожи. Они не сёстры?

Он сидел, спрятав руки между коленями и стараясь стать как можно незаметнее перед этими острыми, как сталь, взглядами. Ни в одном аиле женщина не позволяла себе так смотреть на мужчину. Хотя к этим взглядам, помимо любопытства, примешивалась гадливость и где-то, в самой малой толике — страх. Только взгляд Налим не выражал ничего конкретного. Там была сердцевина, какое-то чувство, только вот расколоть скорлупу его у Нарана пока не хватало сил. И всё же под этим взглядом он чувствовал себя неуютнее всего.