Ян Сигел - Дети Атлантиды Страница 4

— О картине, — ответил за нее мужчина.

— Боюсь, вкус моей дочери покажется вам немного… консервативным. Знаете, она очень приземленная дама. Любит, когда у персонажа на портрете все черты лица на своих местах, а деревья должны быть правильного зеленого цвета — вот, что я имею в виду. Единственный абстрактный художник, которого, как я знаю, она обожает, — это Мондриан. Она говорит, что он делает очень славные кухонные обои.

— Кухня, в таком случае, обходится очень дорого, — сказал человек, названный Джейвьером. Робин и женщина засмеялись.

— Папочка, не заставляй меня скучать, — сказала Ферн с явным желанием уйти.

— Я пошутил, дорогая. Я хочу познакомить тебя с Элайсон Редмонд. Мы договорились сотрудничать в издании книги по колдовству. Элайсон нашла не скольких художников-иллюстраторов. Книга будет

пользоваться большим успехом. Элайсон — моя дочь Фернанда.

Они обменялись вежливым рукопожатием. Вблизи женщина оказалась не такой уж и молодой, у нее было длинное лицо с непропорционально пышными губами, с бледными узкими глазами под густо накрашенными ресницами. Ее волосы были распущены и свисали до талии. Если бы Ферн не была так рассудительна, она подумала бы, что будущая сотрудница отца и сама похожа на колдунью.

— Великолепно, — пробормотала мисс Редмонд.

Возможно, Ферн вообразила ту же неуловимую насмешку в ее голосе, которую она уловила в голосе Джейвьера. Какое-то мгновение, видя отца, стоящего между этими двумя людьми, ей показалось, что он попал в ловушку, пойман двумя хищниками: мужчиной с его еле уловимой улыбкой превосходства и женщиной с ее теплым обхождением и холодом в глазах. Мимолетное ощущение опасности расстроило Ферн, хотя и не было соизмеримо с реальной угрозой. С тех пор, как шесть лет назад умерла мама, Ферн следила за любовными историями отца, добиваясь отставки кандидаток, которые ее не устраивали. И сейчас она точно почувствовала тревогу. Она видела перед собой жестокую женщину-охотницу и ее незадачливую жертву. Ферн уже имела дело с подобными ситуациями, но никогда раньше ее не мучили сомнения или предчувствия. Хотя тогда Ферн еще не верила в предчувствия.

Робин продолжал раскланиваться со знакомыми, но Ферн, прислушавшись к внутреннему голосу, постаралась поскорее увести его из галереи.

Позже она поняла, что все началось именно в тот день. Встреча в галерее, чувство опасности и картина. Казалось, не произошло ничего необычного, но ее не оставляло смутное беспокойство, как будто какая-то неясная тень прошмыгнула по краю ее ясного безопасного мира. Или будто она уловила несколько отдельных нот мрачной музыки, которая вскоре должна была зазвучать изо всех углов мироздания и заглушить собой все другие звуки. События того ужасного, невероятного лета, возможно, так легко воспринимались потому, что она почти была к ним подготовлена. Именно с той первой встречи в незнакомой обстановке что-то стало просачиваться в ее жизнь, расстраивать ее, нарушило так тщательно созданное равновесие, сделало ее уязвимой, неуверенной, восприимчивой к изменениям.

Ей было шестнадцать лет, она была хорошо воспитана, умна, энергична, она была типичным созданием восьмидесятых годов, которое смотрит на мир с практичностью реалиста, усиленной ранней смертью матери и обязанностями, последовавшими в связи с этой смертью. Как ни странно, причиной беззаботного поведения ее отца, оставшегося с двумя маленькими детьми, стало то, что именно Ферн по-взрослому взяла на себя все обязанности по дому. Она нашла помощницу для ведения хозяйства, следила за оплатой счетов, командовала своим легкомысленным отцом и пыталась руководить младшим братом. Она прошла этап полового созревания без бунта, без драм, избежав наркотиков, чрезмерного употребления алкоголя и ранних сексуальных отношений. Ее будущее было хорошо распланировано, в нем не было места сюрпризам — университет, благополучная карьера, благоразумный брак. Она представляла себя уже взрослой, но за невозмутимым фасадом прятался ребенок, загородившийся от неизвестности иллюзией безопасности и самообладания. Тем летом иллюзиям предстояло рассеяться. В ее существование должно было ворваться нечто непредвиденное, которое превратило ее, выдержанную девочку, в отчаявшееся, испуганное, неуверенное, одинокое существо.

На следующий день после визита в галерею Ферн с отцом и братом уехала из Лондона. Умер один из их дальних родственников, и Робину в наследство достался дом в отдаленной части Йоркшира. Дом должны были выставить на торги, но один знакомый посоветовал прежде все-таки посмотреть на него. Робин решил, что это прекрасная идея. Есть возможность передохнуть, и дети будут рады. Они типичные горожане, им следует почувствовать, что такое деревня. Может быть, стоит сохранить домик и приезжать туда на уик-энд и каникулы.

Робину Кэйпелу была присуща способность превращать потенциальные ценности в дорогостоящие обязательства. К счастью, Ферн всегда могла наложить вето на слишком значительные траты. У Робина было небольшое, но прибыльное издательство по выпуску книг для малообразованных людей, которым эти книжки заменяли серьезную литературу. Но хотя он и был великолепным редактором, банальные финансовые дела его совершенно не занимали.

— Пап, мы же никогда не проводим каникулы в Англии, — сказала Ферн, указывая на север. — Летом мы обычно снимаем виллу в Тоскане, а зимой катаемся на лыжах в Швейцарии. В Йоркшире на лыжах не катаются и там производят не очень хорошее кьянти. Совершенно неразумно владеть домом, которым мы не будем пользоваться.

— Тебя замучила разумность, — сказал Уильям, сидящий сзади. — Женщины идут по жизни с листком бумаги, на котором записано все, что нужно купить, и когда кто-то предлагает им что-то действительно стоящее, но этого нет в списке, они просто выкидывают это из корзинки.

— Кто это сказал? — резко спросила Ферн.

— Мистер Колдер. Историк. Ферн покачала головой:

— Ты ошибаешься, Уилл. В прошлый раз свое замечание о женщинах ты приписал преподавателю английского. Не заставляй меня думать, что все твои Учителя — мужчины-женоненавистники.

— А почему бы и нет? — возразил Уилл, нисколько не смутившись.

В свои двенадцать лет он был таким же высоким, как и его сестра, и тонким и гибким, как хлыст. У него было ясное, светлое лицо. Его можно было принять за эльфа или за ангела, что было бы ошибкой, так как чистый взгляд вовсе не означал невинности.

Уилл легко сменил тему беседы.

— Если дедушка Эдвард был едва знаком с тобой, ведь ты даже не был его прямым внуком, — спросил он Робина, — почему он оставил дом тебе?