Дмитрий Скирюк - Осенний Лис Страница 4

— Я не считал, другие — и подавно. А тебе?

— Мне-то? Девятнадцатый идет… Ты, я слыхал, подработать хотел?

— Было дело.

— А что ты делать умеешь? Грамоту, цифирь знаешь?

— Какой же пастух счета не знает! Только, наверное, ни к чему это здесь. Что умею? Ну… Пасти могу, само собой. Белить-красить тоже. Дрова рубить могу, сено косить… Изгородь ставить…

— А крышу?

— Что?

— Крышу крыть можешь? Меня тут один хуторянин зазывал — хату у него наново перекрыть нужно. Я бы взялся, да одному вот несподручно. Видишь, вон он сидит, усатый.

Жуга печально покачал головой:

— На крыше не смогу. — Он похлопал ладонью по ноге. — Боюсь: не дай бог грохнусь, колено век не заживет.

Реслав посмотрел с пониманием, кивнул.

— Где калечил-то? — спросил он. Жуга закряхтел, но ничего не ответил. — Ну, ладно, на крышу я сам полезу. Снизу-то подмогнешь?

— Надо думать… А платят сколько?

— Сейчас прознаем… — Реслав повернулся к соседнему столу. — Довбуш! Эй, Довбуш!

Через полчаса оба уже шагали вслед за Довбушем на недалекие выселки, подрядившись работать за харчи, ночлег и десять менок на брата — хозяин клюнул на дешевизну.

Стемнело. Высыпали звезды, яркие, мерцающие в теплом воздухе. Реслав старался не спешить, приноравливаясь к спутникам. Жуга, казалось, видел в темноте что твоя кошка, в то время как хуторянин поминутно спотыкался и поругивался втихомолку. Довбуш был полноват, пыхтел, отдувался — немудрено, что сам не мог починить крышу.

— Эй, чудодей, как там тебя… Жуга! — окликнул он. — Посветил бы — луны-то нет сегодня… А, пропасть… — Нога его попала в очередную колдобину. Жуга задумался на секунду.

— Альто-эйя, — негромко сказал он. Макушка его посоха осветилась синеватыми сполохами. «Эва!»— ахнул позади хуторянин. Жуга повел пальцами, попытался сделать свет поярче, но добился лишь того, что тот вообще погас.

— Ах, незадача… — Реслав остановился. — Теперь не повторишь. Ну-тко, я попробую… — Он забормотал что-то вроде: «Это сюда… надыть на конец, значит… От… Ага…»— затем скомандовал: «Эт'Северерес!»— и замер в ожидании результата.

Перед лицом его заплясал в воздухе на тоненьких своих крылышках ночной светлячок. Реслав крякнул смущенно. Довбуш хохотнул.

Появилась вторая светящаяся точка. Через миг к двум добавилась третья, пятая, десятая. Вскоре перед Реславом клубилось, плясало в воздухе целое светящееся облачко. «Хватит! Довольно!»— замахал он руками, но облако продолжало расти. «От черт!» — ругался теперь уже Реслав, отмахиваясь от мошкары, и лишь когда все трое добрались до хаты Довбуша, махнул рукой: «Сгинь!» — и светлячки рассеялись в ночи.

— Ну, это…

— Да, дела, — крякнул хозяин. — Вы тут со своими наговорами не очень-то, не очень! И мне спокойнее будет, и вам охоты озоровать меньше.

Для ночлега Довбуш выделил обоим сеновал. Реслав долго ворочался, бормотал что-то, шлепал комаров. Окна хаты давно уже погасли. Где-то далеко стонала ночная пичуга.

— Жуга, — позвал Реслав. — Эй, Жуга! Или спишь?

— М-мм… чего?

— Я все спросить хотел — если у тебя в мешке всякая там дребедень, что ж ты на задиралу того так осерчал?

— Травы у меня там, — сонно ответил Жуга, — колено лечить, да и вообще. Я и забоялся — ну как этот дундук со злости все повыбрасывает, денег не нашедши… Можно, конечно, еще потом насобирать, но ведь год на это уйдет… А зачем ты два «ре» в наговор поставил?

Реслав смущенно заворочался.

— Это когда «Северерес»? Ну, эт-та… навроде эха, значит. Эх, забыл, как по-научному. Ранез… Ноза… Чтоб сильнее было, в общем. Ах, леший! — он даже сел, с шорохом разметав сено. — Так вот отчего светляков не остановить было!

Жуга помолчал.

— Мудрено, — наконец сказал он. — А цвет?

— Желтый… Как глина.

— Мудрено, — задумчиво повторил Жуга.

Реслав вдруг захихикал, толкнул приятеля локтем.

— Слышь, Жуга, а как ты битюга этого заставил… ну, это… в штаны, а? Как, а?

— Не заставлял я, — засопел тот. — Сам он… — И тоже засмеялся. Смех его был тихим, словно бы шуршащим, но искренним. Отсмеявшись, оба зарылись поглубже в сено и погрузились в сон.

В раскрытых дверях сарая показался неясный сгорбленный силуэт, постоял секунду-другую, прислушиваясь к доносившемуся сверху сопению спящих, и исчез бесшумно, будто и не был вовсе — только ветерком повеяло. Где-то в деревне — еле слышно было отсюда — забрехал пес, и все стихло.

Ночь вступила в свои права.

Реслав проснулся поздно и некоторое время лежал неподвижно, полузакрыв глаза. Вставать не хотелось. Под высокой шатровой крышей плясали в солнечных лучах мелкие пылинки — кровля была худой. «Уж не ее ли мы чинить подрядились?»— мелькнула беспокойная мысль, мелькнула и пропала, но наметанный глаз деревенского паренька уже высматривал сам собою дыры и прорехи — вот тут закрыть нужно, и тут, и вот тут… А здесь и вовсе — перестилать…

Потревоженный раздумьями, сон ушел окончательно. Реслав сел, разбрасывая сено, потянулся. Зевнул. Осмотрелся по сторонам.

Жуга исчез. Примятое сено еще хранило форму человеческого тела, но и только. «Ранняя пташка!» — одобрил Реслав и, подобрав полы длинной своей свитки, подполз к краю сеновала и потянул к себе лестницу.

Жуга отыскался во дворе. Длинный и поджарый, одетый в одни лишь выцветшие штаны, он только что вытянул из колодца ведро воды и теперь умывался до пояса, шумно фыркая и тряся головой. Брызги летели во все стороны. Взгляд Реслава скользнул по его спине, невольно задержавшись на чудовищном шраме — такой же белесый и рваный, как остальные, он косо спускался от шеи через лопатку и исчезал, немного не доходя до правого бока. Мышцы здесь срослись неровно, и спина у Жуги казалась слегка искривленной. «Эва, как приложило! — ошеломленно подумал Реслав. — Может, и ребра поломало… Чем же это?»

Сейчас, без рубашки, Жуга казался вовсе даже не худым. Мускулы его сидели как-то по-особенному плотно и ладно, жира не было вовсе — он казался гибким и ловким. Реслав, коренастый и широкоплечий, как все северяне, никогда не видел ничего подобного. Заслышав шаги, Жуга обернулся.

— А, Реслав! — рыжие его волосы топорщились, словно пакля. — Долго спишь, скажу я тебе.

— И тебе доброе утро. Куда спешить-то? — Реслав, тем не менее, почувствовал себя слегка уязвленным. Вдобавок, собственная одежда после ночевки в сене показалась ему вдруг мятой и пыльной до безобразия. Стянув свитку через голову, он остался в одних портках и пододвинул к себе ведро.

— И то верно, — согласился Жуга и огляделся. — Какая крыша-то? Эта, что ли?