Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — король Страница 4

Выпрямившись и с трудом сделав лицо веселым и беспечным, словно спускался вниз ловить красивых бабочек, те предпочитают жаркие места, я вышел из-за скалы, поддерживающей гранитный в живописных выступах свод.

— Привет!.. А вы что здесь делаете?

Священник и двое монахов вздрогнули, словно я за их спинами внезапно и со смаком ударил в литавры.

Сигизмунд закричал в радостном удивлении:

— А как вы там очутились?

— Сбился, — пояснил я. — С дороги. В этой защитной стене вот такие короеды, представляешь?.. Я пока их давил, где-то неловко повернулся и нечаянно пошел вдоль. Я вообще человек мирный и редко иду поперек. А когда сообразил, что пора бы и выйти, то зашел уже далеко и убил слишком многих, как у нас часто и получается в делах, жизни и поступках, из-за чего каемся и уходим в монастыри, как вот поступили эти вот грешные и даже очень грешные души…

Монахи переглянулись, оба пожилые, умудренные, а отец Велизариус проговорил с сомнением опытного строителя святых стен:

— Но там же защита вроде бы уже заканчивается…

Сигизмунд воскликнул в детском изумлении:

— Стена разве толстая?.. Ах, сэр Ричард, это вы все так шутите? Я все никак не привыкну.

— Или это я худой, — сказал я, — и очень стройный… Впрочем, детали неважны. Эти мальчики нас ждали?

Монахи молча и как-то суроволице поклонились.

— Аббат, — сообщил отец Велизариус, — велел дежурить, если почувствуем вдруг ваше присутствие на той стороне.

— И немедленно открыть, — добавил один из монахов.

— Ворота?

— Хотя бы калитку, если можно так выразиться.

— Аббат здесь вас не видит, — заверил я, — можете выражаться вовсю, отведите душу. Я промолчу, а Сигизмунд вообще вас не поймет, у него душа с крылышками.

Отец Велизариус продолжал бледным голосом:

— Однако, как же… я же сам ставил эту стену… Правда, не один, но у нас все согласованно.

— Хорошо, — сказал я бодро, властно и решительно, чтобы не дать им рассусоливать на опасную тему, как я мог сбиться в стене толщиной в палец и почему вышел предположительно из гранитного массива далеко в стороне, — возвращаемся к настоятелю и докладаем об успешном завершении операции по принуждению соседа к миру!

Сигизмунд заулыбался, уже свежий, как огурчик прямо с грядки, сделал шаг, оглянулся.

— Идем?

Я посмотрел строго на монахов:

— Готовы? Или нужно собрать струмент?.. Нет? Тогда пошлите, а еще лучше — пойдемте, нельзя здесь спать. Монахам является всякое, а в таком месте, глядишь, и Санегерийя по старой памяти восхочет пошалить…

Один спросил с недоумением:

— А это кто?

— Святые люди, — сказал я с чувством, — как же вы мне все нравитесь! Отец Велизариус, а вы мне нравитесь особо! Не по-особенному, а как бы сверх обычного в духовном смысле.

Сигизмунд, оглядываясь в нетерпении, пошел вперед, а это значит, увы, снова вверх.

Монахи наверху, каким-то образом узнав о нашем возвращении, хлынули навстречу, перехватили на полпути. Кто-то из них один, оставшийся неузнанным, или же группа сумела объединить усилия, но я не успел опомниться, как голова чуть-чуть закружилась, мгновенная потеря ориентации, и мы все оказались в главном зале Храма.

Я жадно вдохнул холодный воздух, чистый и без примеси дыма и чада горящей земли, огляделся. Ясный солнечный свет бьет в высокие арочные окна, вижу высокие стены с каменными изваяниями святых, толстые колонны в три ряда, поддерживающие бесконечно далекий свод…

— Господи, — сказал я счастливо, — мы дома.

Отец Велизариус подтвердил:

— Дома. Вы очень хорошо сказали, брат паладин. Вы наконец-то дома.

Рядом с ним я увидел лица брата Жака, отца Муассака, Ромуальда, Мальбраха и, конечно же, приора Кроссбрина.

Все смотрят в радостном изумлении и с такими благостно-счастливыми лицами, что я крякнул и смолчал.

Отец Велизариус сказал ликующе:

— Пойдемте к аббату! Это великое событие.

Аббат тоже узнал о нас раньше, чем мы ввалились в приемную, сам вышел навстречу, обнял Сигизмунда, а потом меня сухими кузнечиковыми лапками перекрестил и сказал с чувством:

— Господь услышал наши молитвы! Братья, заходите, располагайтесь, послушаем рассказ наших подвижников.

Рассказывать пришлось мне, хотя я пытался перепихнуть эту честь на Сигизмунда. Однако священники сочли, что он в своей восторженности и любви к Христу будет неточен, многое наверняка не заметил, а что заметил, оценит неправильно. А вот я, человек черствый, ну, спасибо, многое рассажу такого, что они сами могли не знать или не заметить.

— Стена, — сказал я, — воздвигнутая с помощью святых молитв сильнейших чудотворцев монастыря и Храма… теперь это я вижу воочию, пока что держится.

Аббат спросил слабым голосом:

— И насколько прочна? На ваш взгляд?

Я вспомнил, как одно прикосновение к ней едва не вывернуло наизнанку, сказал поспешно:

— Для всех нечистых душ непроходима! Абсолютно!.. А так вообще-то весьма хлипкая.

Он взглянул на меня остро и зачем-то уточнил:

— А сломать ее с той стороны…

Я покачал головой.

— Мы с Сигизмундом неплохо проредили ряды наиболее воинственных демонов. А те, что простые рудокопатели или таскатели руды, — нам неопасны.

— Значит, — сказал отец Ансельм, — какое-то время у нас еще есть.

— А за это время, — добавил отец Ромуальд, — кое-что закончить успеем. Хорошо, брат паладин…

Я продолжил быстро:

— Простите, что напоминаю, но они знают о нас больше, чем мы думаем. У нас цель — спасти мир от зла, а у них все проще — прорваться к нам и всех уничтожить. Потому мы ими не интересуемся, отгородившись святой стеной, а они интересуются нами еще как! И собирают о нас все, что могут собрать.

Отец Кроссбрин буркнул:

— Много они могут насобирать!

— Много, — ответил я. — Даже из рая в ад могут быть перебежчики!

Наступило мертвое молчание, все перестали даже шевелиться, ожидая объяснения.

Аббат сказал устало:

— Я о таком не слышал.

— Здесь не из рая, — поправил я сам себя, — но этот Храм для меня почти что рай, настолько свят и чист.

Кроссбрин сказал с неприязнью:

— От нас тоже никто не перебегал!

— Точно? — спросил я. — А те два монаха, что решили померяться силой с демонами и прошли на ту сторону?

Аббат проговорил с настороженностью:

— Полагаю, оба погибли. Естественно, нанеся врагу рода человеческого большой урон. И души их теперь в раю.

— Я бы не назвал то место раем, — ответил я. — Хотя там и весьма тепло. Очень даже тепло! Так тепло, что рай уже и не совсем рай… К сожалению, по доброй или недоброй воле, однако оба тогда остались в том не совсем райском месте, хоть там и тепло. И зимы не бывает, надо же… Оба живые. Не знаю, насколько здоровые, но телами да, весьма даже.