Ольга Романовская - Песочные часы Страница 40

Неловко получилось, хоть я и постучалась…

Ушла подальше от спальни, в диванную, сложила чистое бельё хозяина стопочкой в одном из кресел и продолжила уборку.

Кровать потом перестелю, через пару часов. Не хочу заходить туда и слушать ругань. А так раздражение хозяина остынет, и он забудет о моём проступке.

— Дрянь!

Из-под моих ног резко выбили скамеечку, и я упала, больно ударившись о пол. Хорошо, в последний момент успела подставить руку под голову.

— Я тебе что говорила, рабыня? Я предупреждала! — злорадно прошептала норина и в следующий миг нанесла удар. Плетью по лицу. А потом каблуком под рёбра.

Я завизжала, понимая, что молчание дорого будет мне стоить.

— Ты у меня мигом хырой станешь, зарвавшаяся тварь! Я — норина, благородная, человек, а ты — безродная сука с кличкой. Чувствуешь разницу?

Удары градом сыпались на меня, она вкладывала в них всю свою злость. Не прошла пощёчина для меня зря, любовница хозяина жестоко мстила, стремясь изуродовать.

Понимая, что дело дрянь, останавливаться она не собирается, уже в кровь рассекла в нескольких местах кожу, я закричала в полный голос. Закрыла лицо руками, подогнула ноги, защищая живот. Жаль, что не могла встать, даже отползти, дотянуться до тряпки, чтобы швырнуть в эту бестию.

И тут всё разом прекратилось. Завизжала норина. Потом послышался треск и приглушённый удар, будто упало что-то мягкое.

Осторожно отняв руки от лица, я увидела Доррану. Она полулежала на полу, прижимая ладонь к щеке. Остатки сломанной плети валялись рядом.

— Вон из моего дома! Даю тебе пять минут. И чтобы к ней не приближалась! На обед завтра можешь не ждать.

Хозяин был в бешенстве, но, видимо, норина этого не понимала, потому что обиженно заявила, что он ставит на одну доску дворняжку и любимую женщину.

— Я никогда не говорил, что люблю тебя, Дорра. А все, кто посмеет тронуть эту дворняжку, жестоко пожалеют.

— Сашер, ты совсем сдурел?! Ты меня ударил!

Вместо ответа он подошёл, схватил её за шиворот и вышвырнул за дверь, крикнув: «Проводите норину Атальвин и никогда больше не пускайте без доклада». Потом вернулся ко мне, опустился на корточки, достал носовой платок и вытер кровь с лица и рук.

— Бешеная стерва, ей это с рук не сойдёт! — он осторожно приподнял меня, проверяя целостность костей, и перенёс на диван.

— По лицу специально била, ревнивая сукина дочь, но своего не добьётся, — сжав зубы, пробормотал хозяин и ласково провёл рукой по моим спутанным волосам. — Не бойся, Лей, она никогда больше не переступит порог этого дома. Где болит? Она сильно тебя била?

Я рассказала всё, как есть, и позволила (смешно звучит для торхи!) себя осмотреть.

Спина ныла, ладони в крови, на плече — синяк… И в рот стекает струйка крови. На лице нежная кожа, а по ней со всей силой ударили плетью… Осознав, что это значит, я подумала, что лучше бы меня забили насмерть: уродливых торх не держат.

— Тихо, тихо, не плачь! — хозяин сел, притянул к себе и велел позвать врача. — Больно?

Я кивнула, начав бормотать извинения.

— Лей, ты сдурела?! За что ты извиняешься? Ты ничем её не спровоцировала, ты не сделала ничего противозаконного.

— Я сама виновата, хозяин, я вам помешала, посмела войти…

Он жестом приказал замолчать и устроил у себя на коленях, периодически смахивая платком бисеринки крови.

Врач обследовал меня, обработал чем-то ушибы, синяки и прочие повреждения, нанёс густую жёлтую мазь на тело, тщательно перебинтовал, и прописал постельный режим.

— Не беспокойтесь, мой норн, шрамов не будет. Кожа не успела зарубцеваться. Если что, ваш маг подкорректирует. Только в следующий раз будьте осторожнее.

— Это не моих рук дело, — хмуро возразил норн.

Тогда я впервые задумалась о том, что что-то значу для него, почему-то дороже любовницы. Но это казалось таким непостижимым, нереальным, что я отказывалась верить.

Я пролежала в постели неделю. Всё это время рядом дежурили либо Карен, либо Фей — моя прислужница.

По заверениям Карен уродиной я не стала. Лицо зажило, что она наглядно продемонстрировала, принеся зеркальце. Со спиной дела обстояли хуже: она пострадала и от падения, и от острых каблучков норины, и от её плети. Я потом даже носила специальный тканевый корсет, пропитанный специальным веществом.

В предсвадебной кутерьме хозяин забыл о желании иметь детей. Он был очень занят, встречался и принимал огромное количество людей, иногда так уставал к вечеру, что не нуждался в моих услугах.

Зато я училась делать массаж. И мне это нравилось: приятно, когда человек расслабляется под твоими руками. Покупала специальные ароматические масла, отдельно для курительницы (у хозяина случались приступы бессонницы, а, к примеру, лаванда оказывала благоприятное воздействие на сон), отдельно для рук, чтобы втирать в тело.

Закончив, на цыпочках уходила, если от меня не требовали остаться. Спал норн со мной раза два в неделю, так что остальные ночи я благополучно проводила у себя. И то хорошо, потому что я тоже жутко уставала, наводя чистоту в огромном доме. Теперь обязанностей прибавилось: приходилось бегать туда-сюда по городу, отправлять письма, наклеивать марки, ровным почерком выводить по образцу приглашения без даты и складывать в специальную коробку.

Потом суматоха немного утихла: всё, что можно сделать заранее, сделали, а само свадебное торжество должно было состояться в марте следующего года, через пару дней после праздника Богини жизни, самой почитаемой из Небесных заступников. К тому моменту невесте уже исполнится семнадцать — минимальный брачный возраст в Арарге.

Самостоятельно, правда, семнадцатилетняя девушка связать себя узами брака не могла — на это требовалось разрешение родителей, но с таковым у норины Мирабель проблем не возникло.

Полагаю, стоило больших трудов уговорить её выйти за нелюбимого человека. В какой-то мере, как торхе. Отдать себя тому, кому велено, и терпеливо рожать от него детей, независимо оттого, что ты чувствуешь и хочешь… Мы с ней чем-то похожи: обе не выбирали свою судьбу.

Возобновились мои занятия араргским. Собираясь с служанками на кухне, я, заодно, узнавала подробности повседневной жизни, задавала интересовавшие вопросы.

Кухарка учила меня готовить, и к концу года я умела стряпать простые, но сытные блюда местной кухни.

В октябре хозяин в качестве подарка на день рождения нанял учителя. Не сказала бы, что мне нравилось заниматься математикой, историей и основами ведения домашнего хозяйства, но отказаться я не могла. Хорошо, что заданий не задавали — мне некогда было бы их выполнять.

Хозяин тоже проявил необычное рвение к моему образованию. А, может, его просто забавляли мои неумелые движения. По воскресеньям после ужина он учил меня танцевать. Уроки эти плавно перетекали в постель.

К сожалению или к счастью, бессонница у хозяина прошла. Зато озиз курился в спальне регулярно: наверное, норн стремился по полной насладиться жизнью перед свадьбой.

Когда выпал первый снег, хозяин взял меня в двухнедельную загородную поездку. Я толком не поняла, куда, только краем уха слышала, что мы заедем в имение его дяди.

Я устроилась на волчьей шкуре на полу кареты, в которой ехала норина Фрейя Ирамира альг Багонсор. Она приходилась дальней родственницей хозяину, то ли троюродной, то ли четвероюродной сестрой, которую он опекал в Гридоре. И до Гридора — я слышала обрывки разговоров, из которых следовало, что Фрейя в отрочестве была неравнодушна к кузену и охотно позволяла себя целовать. Теперь же, наверное, заняла место норина Дорраны.

Она разительно не походила на прежнюю любовницу норна: невысокая кареглазая блондинка с яркими всполохами пламени в волосах. Ко мне относилась с любопытством, приветливо. Может, сказывался возраст: Фрейя вполне могла сойти за старшую сестру.

В своей шубке из рыси и такой же шапочке, она казалась верхом элегантности. Впрочем, я теперь тоже не мёрзла в пальто: на зиму у меня появилась добротная овечья шубка.

Я скрашивала досуг норины, читая вслух романы. Пригодились мои познания в араргском.

Обедали в какой-то придорожной таверне.

Я сидела за столом, пусть и не с норнами, а вместе со слугами и охраной — уже приятно. Даже прислуживать не пришлось, так что поела спокойно. Единственное, приходилось есть жидкую пищу: нож и вилку в общественном местах мне не доверяли. Впрочем, суп оказался сытным, а хлеб — свежим, хрустящим.

Поела я быстро и подошла к столу, за которым обедали господа. Встала за стулом хозяина, самостоятельно, без приказа, наполняя опустевшие бокалы. Это лучше, чем терпеть ехидные шуточки солдат. И если бы только шуточки — ещё и взгляды. Под ними я чувствовала себя помесью собачки и проститутки.