Наталья некрасова - Великая игра Страница 40

Элентур с Гирионом быстро переглянулись. Халдир застыл, полуприкрыв глаза. Лицо его позеленело.

— Когда ты перестанешь быть нужным Ханатте, тебя просто отошлют к твоему хозяину. И ты еще хочешь что-то строить? Ты будешь только разрушать. И погибнешь жалкой смертью, даже не от руки воина, — снова немного странным, отчужденным голосом проговорил Халдир.

Элентур внутренне содрогнулся — если Халдир снова ЗНАЕТ, то покушение не удастся… или Аргор действительно не человек.

Аргор помотал головой, словно стряхивая наваждение. Резко встал — огромный, страшный. Глаза его горели красным.

— Вы осмелились не повиноваться своему командиру. Своему государю.

Элентур вздрогнул, раскрыв рот.

— Своему государю? — медленно процедил он. — Своему государю? С чего ты взял, что ты — король?

— Я королевской крови.

Гирион, донельзя изумленный, покачал головой.

— Таких, как ты, — полно. Кто из высшей знати государю не родич? Ты — государь? Над чем и кем, спрашивается?

— Над тем Нуменором, который я построю. — Аргор почти выплевывал слова, задыхаясь от плеска черной ненависти. — Вы посмели не повиноваться своему государю. Вы будете наказаны. Жестоко наказаны!

Он отбросит полог и мгновенно исчез, растворился в дождливой темной ночи. Только пламя свечей отчаянно затрепыхалось на внезапном ветру.

В шатре воцарилось жутковатое молчание.

— Да он с ума сошел, — наконец выговорил дрожащим голосом Ингельд. — Он безумен! С ним что-то сделали, и он стал безумен. Иначе он никогда, никогда не стал бы таким. Он просто не мог стать таким. Эльдарион пришел бы требовать справедливости он взял бы ее сам, если что. Но он никогда, никогда не назвал бы себя государем. Он скорее поставил бы другого короля.

— Как в Ханатте, — пробурчал себе под нос Элентур.

— И он никогда бы не возненавидел Нуменор, — продолжал Ингельд. — Он пришел бы восстанавливать в нем порядок. Как будто из него что-то… вынули, что ли, а в эту дыру напихали ненависти… Он безумен. Мы никогда его не вернем. Эльдарион мертв.

Даже Элентур не сразу смог заговорить, и Гирион даже быстрее его сумел взять себя в руки.

— Он всегда носил рубиновый перстень, — словно бы себе под нос пробормотал он. — А теперь на его месте совсем другое кольцо. — Он поднял глаза на Элентура. — Неужели — одно из ТЕХ, как ты и предполагал?

— Это не я предполагал, — устало и безнадежно отозвался Элентур. — Это в Линдоне предполагают.

— И отказаться от него он не желает… — продолжал Гирион. — Что же, — поджал он губы. — Эльдарион мертв. Теперь я хочу знать, может ли умереть Аргор.

Продолжение записок Секретаря

«Особенную ненависть он всегда испытывал к роду Эльроса. После гибели Острова он начал долгую, хладнокровную и беспощадную охоту на потомков этого дома. Он говорил, что только они стоят между ним и престолом Его Нуменора. Больше всего любит рассказывать о временах Ангмара, когда его Охота вымела весь север. Как загнал Арведуи, и как тот потом погиб жалкой смертью. Как потом добивал оставшихся вождей дунэдайн. Очень любит вспоминать, как прикончил Эарнура.

А вот Исильдура вспоминать не любит. Ходят слухи, что Исильдур был причиной очередной его смерти. А каждое возрождение мучительно для него. Ох, как он, говорят, потом возненавидел его потомков! Того орочьего главаря, что загнал и убил Исильдура в Ирисных Низинах, он медленно резал на куски — не покушайся, мол, на царскую дичь.

Глорфинделя тоже ненавидит. Лично. Почему — предпочитает не рассказывать.

То, что этот самый Арагорн существует, оказалось для него неприятным сюрпризом. Он думал, что весь дом Исильдура тоже вымер. Как и дом Анариона.

Мне не хотелось бы второй раз пережить то, что у нас творилось, когда обнаружилось, что вышеупомянутый Арагорн был у нас совсем под носом, когда служил наместнику Эктелиону под именем Торонгиля. Правда, кто он такой, стало понятно гораздо позже. Мы следили за этим выскочкой непонятного происхождения, а уж после того, как тот устроил погром в Умбаре — и подавно.

Торонгиль тогда как-то очень быстро ушел на север. Полагаю, заметил слежку за собой. И теперь мой господин ненавидит Арагорна до безумия. Опять какая-то тварь стоит между ним и его вожделенной мечтой стать истинным и единственным королем.

Мы тогда с его адъютантом несколько дней прятались по закоулкам. Но теперь он спокоен и жаждет личной встречи с этим «последышем», как он говорит. Он уверен, что победит.

Господин Восьмой Бессмертный постоянно издевается над претензиями моего господина. Впрочем, не любят они друг друга взаимно…»

Продолжение истории, которой не было в записках Секретаря

…Ночь — время страха, время злых духов тьмы, когда человеку опасно покидать дом. Даже если этот человек — Солнечной крови. Керниен с детства боялся ночи, хотя и приходилось постоянно переступать через этот страх.

Ночь еще не кончилась, когда в шатер керна-ару вошел в сопровождении двух Золотых Щитов человек, лицо которого было укрыто капюшоном мокрого темного плаща. Керна-ару молча махнул рукой, отсылая телохранителей. Человек стоял молча и открыл лицо, лишь когда они остались наедине. Керна-ару знаком приказал нуменорцу сесть. Кивнул на чашу. Знак милости и дружелюбия — врагу, которого собираешься убить, не предлагают питья. Пришелец был ничему примечателен, одет просто, как обычный нуменорец из «своих варваров, не слишком высокого ранга.

— Государь — начал пришедший, пригубив питье, — я пришел узнать твое решение. Беречь ли его или отступиться?

Керна-ару долго молчал, опустив взгляд. Затем медленно, словно с трудом выдавливая из себя слова, произнес:

— Отступись.

А потом он остался один, и за стенами шатра бушевала злая волчья ночь, ночь предателей. А керна-ару сидел молча, свесив голову и опустив безвольные руки. Давно погас огонек лампы, и темнота охватила его, и вокруг теснились образы, слышался шепот…

… — Керна-ару, вы, несомненно, понимаете в мудрости своей, что вам выгоднее сейчас держать мир с Нуменором…

… — Окружающие его уже забывают, что он всего лишь твой слуга…

… — Ты всего лишь государь, а он уже больше чем просто человек…

… — Если он умрет, Нуменор не станет требовать прав на земли князей Дулун.

… — А если он — не от Солнца? Если ты обманут?

— Боги, — прошептал Керниен, — он побратим мне, он мне дорог, но что же мне делать? Пусть лучше будет так. Во имя Ханатты. Зачтется мне мое предательство, Солнце, Праотец наш, но пусть так будет.