Customer - Власть над водами пресными и солеными. Книга 1 Страница 40

Мертвое не нуждается в половой принадлежности. Мертвое не хочет секса. Мертвое мертво. И мечтает хоть на секунду вернуть себе живость ощущений. То, что живые принимают за секс, за совращение, за страсть, за любовь — попросту еда, еда, еда! Только она действительно насыщает нашу тоску по времени, когда мы тоже были живыми! Аха-а-аххх…

За оконным стеклом ударила молния, вырос огненный цветок в полнеба и погас. Ночь вернулась. А в стекле поверх моей татуированной кривоносой физиономии нарисовалась прозрачная как лед, как лед тоскливая и мертвая как лед морда демона…

Значит, еще и это живет теперь в глубине меня.

Глава 16. Луна, факел и что-то будет

Сковырнувшись с жердочки верхнего мира, я впечатываюсь в палубу непотопляемой галоши Морехода. Хорошо хоть не лицом. И хорошо, что не в корму. Потому что корма покрыта… рыбой. И даже не столько рыбой, сколько отвратительными существами утробно-розового цвета и червеобразного вида, безглазыми, слюнявыми и верткими. Худые жадноротые чайки — и те шарахаются от черверыбок, которые, оказавшись с пойманной рыбой в одной заднице, не отвлекаются от излюбленного занятия — и лезут, лезут к бьющимся о настил рыбьим тушкам, ввинчиваются им в рот и в жабры, пенясь оптоволоконными кабелями слизи, и душат свои жертвы, и жрут их изнутри и снаружи.

Миксины. Охотники на обреченных. На пойманных в сеть и на крючок, на больных и мертвых. Мастерицы ускользать от хищников, завязывая тело в узел и превращая воду в сопли.

— Твоя добыча? — брезгливо интересуюсь я, вышвыривая за борт розовую пакость вместе с ее защитными механизмами. — Ты что тут, на глубине тралить вздумал?

— Не нравится глубинная фауна? — посмеивается Мореход. — А как же разнообразие всего сущего и «каждому свое»?

Освободив место от разнообразного сущего, хмуро усаживаюсь на банку и начинаю шарить по карманам в поисках сигарет.

— Я, конечно, понимаю: в природе не существует облико морале и деления на красивое и некрасивое. В природе существует только деление на съедобное и несъедобное. Но какого черта ты натащил сюда всякой дряни? Из просветительских побуждений?

— Так ведь это ты мечтала в бездну заглянуть, не я! — переводит стрелки Мореход. — А миксины — бездна в действии. Чем глубже, тем миксинам привольнее. На большой глубине вообще ничего нет, одна вечная тьма, холод и эти милые зверюшки, жрущие разлагающихся китов и дохлых дайверов.

— Врешь. — Проведя с Мореходом немало времени, я заметила, что у него два метода слива информации: лживый и тенденциозный. — Как всегда, врешь. На глубине не только падальщики, паразиты и тьма. Есть свет, который тамошние обитатели рождают, а потом им же разговаривают, охотятся, любят и убивают. Биолюминесценция. Самый древний сотворенный свет. Так же и с подсознанием. Есть тьма, холод, небрезгливое дерьмоедство, но и свет тоже есть.

— Который для природы то же, что и миксиновые слюни, — возможность съесть, не будучи съеденным, — парирует он.

— Как говорится, вся природа — это бесконечное склонение глаголов «съесть» и «быть съеденным»! — огрызаюсь я. — Нашел, чем удивить. Так что если ты пытаешься напугать меня кошмарами из нижнего мира…

— Нет. Не пытаюсь. — Мореход протягивает мне свою зажигалку.

Руки у меня все еще дрожат и прикурить никак не удается. Волны хлещут в борт, шипят и пенятся, как молодое пиво. Ветер срывает огонек с зажигалки, а турбонаддув включать я еще не научилась. С чувством «кругом одни предатели!» рвусь в бой. С незажженной сигаретой в зубах.

— Тогда что за тварь ты из меня выудил?

— Которую? — изумляется Мореход. Картинно так изумляется: рот полуоткрыт, ресницы хлопают. Кларк Гейбл.

— А новенькую! Суккубиху!

— Не придирайся, нормальная тетка! — хохочет он. — Вот увидишь, она тебе еще пригодится!

— Да она чуть Гер… Дубину не сожрала, — передергиваюсь я.

— Это она от обалдения. Вылезла на свет божий и обалдела. Дубина для нее что для тебя бутерброд. Если бутерброд примется танцевать на тарелке, распевая «съешь меня, любимая»…

— Я немедленно приглашу съемочную группу и уйду в рекламу! — рычу я. — Не виляй! Я пообещала Викингу, что больше не стану вмешиваться в их с Дубиной жизнь. И что мне теперь делать? Сидеть и смотреть, как их лопает всякая нечисть, понабежавшая из подсознания? Моего подсознания, между прочим!

— А вот это и есть судьба истинного наблюдателя: сидеть и смотреть, как одни лопают других. И прикури уже бога ради свою сигарету, ты ее наполовину сжевала!

— Моя сигарета! Хочу — курю, хочу — с кашей съем!

— Вот именно! И Дубина — человек Викинга. Хочет — спасает, хочет — с кашей ест!

Надувшись, точно повздорившие супруги, мы отворачиваемся друг от друга и прожигаем взглядом горизонт.

Конечно, Мореход прав. Под килем его посудины, в недрах моря Ид, полным-полно отвратительных тварей вроде миксин. И полным-полно восхитительных тварей. Причем не всегда ясно, где одни, а где другие. И как спасать вторых от первых, и надо ли вообще.

Я понимаю: это все комплекс вины. Я виновата перед Викингом, которую искалечила с цинизмом компрачикоса. Нет мне прощения в ее глазах, и никакие планы по апгрейду маменькиной дочки до неубиваемой суки не вернут ощущения правоты и чистоты намерений. Я могу лишь наблюдать за последствиями событий, запущенных с моей помощью. Это похоже на камнепад: сталкиваешь камушек со скалы, чтоб посмотреть, как он летит, сверкая на солнце и весело бумкая по склону, а потом узнаешь, что осыпью накрыло деревню со всеми жителями… Я такой же криворукий демиург, как и все.

— И кстати, — голосом оскорбленного в лучших чувствах людоеда осведомляется Мореход, — почему ты решила, что это Я вытащил из тебя суккуба? Кажется, опять вмешался таинственный незнакомец? Или ты полагаешь: все таинственные незнакомцы в твоей жизни — мои альтер-эго?

— Боже избави, — ворчу я. — Поучительного морского путешествия с тобой наедине для девушки вполне достаточно.

— Время покажет, кто и зачем проделал это с тобой, — миролюбиво заключает Мореход. — Время покажет.

Чтобы отвлечься от неразрешимых проблем верхнего мира, стоит вернуться в мир окружающий. Тем более, что возле моего уха битый час что-то рокочет Дуби… Герка.

— И понимаешь, Аделинда там больше не работает, там теперь эта девушка, Хелене. Соня сказала, ее имя значит «факел», «луна» и «тайно сбежать», неужели правда? Но ей подходит…

— Стоп-стоп-стоп! — бормочу я, вынимая изо рта изжеванную сигарету. — Еще раз и внятно. Аделинда свалила, оставив достойную смену?