Customer - Власть над водами пресными и солеными. Книга 1 Страница 41

Герка краснеет. Он вообще легко краснеет. Моего племянника этот факт бесит, сколько ни объясняй, что мужчина его комплекции может позволить себе и не такие проявления чистой и кроткой души. Но в моем присутствии можно краснеть невозбранно.

— Аська, ну чем ты слушаешь, я же тебе все объяснил! Что мне, с начала пересказывать?

— Уж перескажи старой глухой тетке, не сочти за труд! — развожу руками я.

— Значит, так. Я пошел в тот магазин…

— В котором продаются феечки из папье-маше, дневники в обложках с цветочками, думочки с вышитым «Их либе дих» и прочие товары, совершенно необходимые крутому пацану вроде тебя…

— Вот именно. — Герка невозмутимо пресекает мою неуместную иронию. — А там она, Хелена. Ну… и всё.

— Как это «всё»? Ты узнал, что ее зовут Хелена… Поподробней, подсудимый.

— Я подошел к ней и говорю: здравствуйте, а где фройляйн Аделинда? А она мне говорит: уволилась. Я говорю: очень жаль. А вы не можете мне помочь? А она говорит: и что бы вы хотели? Я ей: у меня две тетушки и мама, им надо купить подарки, но такие, каких они сами себе не купят, хотя целый день только тем и занимаются, что набивают пакеты всякой фигней… Что может не купить себе женщина, если кроме шопинга ничем не занимается? Она смеется. Мы стали смотреть все подряд. Я рассказывал про тебя, про маму и про Соню, она все время смеялась и говорила, что я счастливый человек и что у меня очень интересные родственники. Потом я ушел. И сказал, что завтра зайду ближе к четырем, потому что она до четырех работает и можно будет погулять… по магазинам, например. Или еще куда-нибудь сгулять…

— Под луной, с факелом и тайно сбежав ты можешь гулять по Берлину вечность, — качаю головой я. — Тем более с такой девушкой.

— С какой «такой»? — вскидывается Герка.

— С девушкой, которой кажутся интересными три старых плюшки, если они — твои родственницы. Я тебя умоляю, Герочка, не вздумай весь завтрашний вечер трындеть о нас. Иначе у твоей Хелене останется ощущение, что она гуляет не с тобой, а с томом Чехова под мышкой. Три сестры в вишневом саду и все такое. Ты же ей понравился, да?

— Я не знаю пока…

— Зато я знаю. Ты не можешь не нравиться, особенно если учесть твой волшебный немецкий, сильно обогащенный чтением лирики вслух и с возвышения, каковым ты пренебрегаешь с шестилетнего возраста…

— Ася! — строго говорит Гера. — Во-первых, она знает русский. В Берлине многие учат русский. Во-вторых, я в ее присутствии никакой лирики не помню. Хотя ту табуретку и «Хелиген найт»[40] хором никогда вам не прощу. И если на Рождество вы опять заставите меня петь этот псалом…

— Ты уйдешь из дому в сырую ночь и замерзнешь насмерть в кафе «Вальгалла», как сделал это в прошлом году. Потом твое мертвое тело придет домой и ляжет спать поперек гостиной, головой под елку, как оно любит.

— Ася, я пригласил ее к нам на Рождество.

— А ты времени даром не теряешь, — одобрительно подмигивает нарисовавшаяся в дверях Сонька. — Моя выучка!

— Ну, мы выбирали тебе игрушки на елку и она сказала: когда родители были живы, она очень любила этот праздник…

— Она еще и сирота? — изумляюсь я. — Гера, женись. Не надо дожидаться Рождества и знакомства с нами. После этого инцидента хорошая немецкая сирота, знающая русский язык, за тебя не пойдет. А до кошмарного прозрения у тебя есть крепкий шанс обрести жену, натюрлих. Все Сонькины ПМЖ будут в восторге.

Гера смотрит на меня усталыми глазами. Иногда мне кажется, что он — мой дядюшка, а я — его непутевая племянница.

— Да уж! — вздыхает Софи. — Если она увидит наше несуразное семейство, ей поплохеет. Мы странные люди — каждый живет на вершине собственной горы, поплевывает в долину и плохо контачит с реальностью… Мы для нее чересчур экстравагантны.

— Вообразили себе какую-то бюргершу, — хмурится Гера, — заранее всё для себя решили…

— Мы просто основываемся на богатом жизненном опыте! — хохочет Соня. — Мы уже стольких людей неординарностью напугали!

— А я все-таки приведу ее, — упрямится Гера.

— Конечно, приводи! — хором соглашаемся мы.

— Что-то я такое слышала насчет елочных игрушек… — хитро прищуривается Сонька.

— Жадина! — Герка выходит из комнаты и возвращается с объемистой коробкой.

И тут начинается: «ой, какая прелесть», «ой, зачем столько», «ой, они такие дорогие»… Феечки в газовых кринолинах, крокодилы в туфлях на каблуках, котяры с бантами на упитанных шеях — нет ничего прекраснее елочной игрушки ручной работы. Не пополнять коллекцию фей и крокодилов невозможно. Если когда-нибудь елки начнут падать под их тяжестью, Сонька будет ставить две елки. Или сколько потребуется. В каждой комнате по елке, одну в сортире и еще парочку — на балконе.

Рождественские настроения сгущаются в воздухе колдовским туманом. Вот-вот из него материализуется Санта-Клаус и подарит каждому из присутствующих пожилых детей по волшебной кукле. А Герке — целую Коппелию.[41] Кирхи звонят, обступив нас со всех сторон. Вдалеке торжественно распеваются органные трубы. В новом году все будет по-другому. Не знаю, как, но ха-ра-шо.

Какая странная судьба: всю жизнь, боясь потерь, жить не своим, а чужим, и не всегда заимствованным, чаще ворованным, — чужими семьями, чужими детьми, чужими интересами, чужим умом; и однажды обнаружить, что якобы чужое на самом деле давным-давно твое, дорогое и единственное, но по-прежнему числится чужим и в любой момент может быть отнято, вырвано из рук — и ты его больше не увидишь, и жить тебе станет незачем; но умнее ты не станешь, и только страх твой еще больше разрастется и закроет собой узкую полоску горизонта, последний отсвет последней надежды…

Герка уходит. Он уходит в свою — отдельную от нас — жизнь. Его взросление все заметнее с каждым романом. Геркины девушки все меньше походят на персонажей комиксов — они стали человечнее и уже вполне подходят для реальной жизни, а не только для приключений, которые приятней вспоминать, чем переживать.

Верный признак, что юноша становится мужчиной. И процесс уже близок к завершению. Желание жить, а не просто рассказывать приятелям «был у меня такой случай» — желание взрослого человека. Приходится признать: про Хелену и рассказать-то будет нечего. Она совершенно не для рассказов. Она — для души.

Это-то меня и пугает. Радует, конечно, но и пугает. Ощущение, что вот, планировала-планировала я Геркино повзросление на отдаленные-грядущие времена, а времена раз! — и постучали в дверь, пока я своему вроде бы малолетнему племянничку пирожки пеку. Поздно, говорят, тетенька. Вашему племяннику хоть пирожки и не помешают, но для полного счастья ему нужно то, чего вам совершенно не нужно — близкий человек со стороны. Посторонний близкий. Именно ему он будет рассказывать свои мысли. Именно с ним начнет делиться планами. Именно с ним станет проводить каждую минуту свободного времени. А время, которое он проведет с вами, отныне будет числиться несвободным. Обязаловом оно будет числиться. И на расспросы ваш недавно такой откровенный племянник отвечать начнет с неохотой. И не стоит прессинговать, добиваясь былой откровенности. Себе же хуже сделаете. Смиритесь, любящая тетя. Смиритесь и отойдите на задний план, к выцветшей дальней кулисе…