Исповедь палача (СИ) - Меркушев Арсений Викторович Страница 41

— Гостями? Может лучше заложниками?! Зачем нам это надо.

— Затем, что через пару лет Ордена уже не будет, но нам кровь с носа нужны полгода спокойствия. Поэтому нас сейчас нужен мир. Нам — в первую очередь, а не им. С их стороны нашими гостями будут четверо из семи главных иерархов Ордена.

— А с нашей?

— Тут черные проявили мягкость. Они согласны не на первых лиц, а на их родственников. Четыре человека. От меня поедет брат.

— Не слишком жирно для черных?

— Они отдают нам свои ферзей, прося взамен офицеров.

— Шая, я вас хорошо знаю. Вы же не просто так мне рассказываете?

— Не просто. У нас есть друзья в Ордене. И в Седьмой цитадели, и в самой Обители Веры. Ты доставишь посольство в Седьмую Цитадель, и дальше они проследуют в Орден в сопровождении сектантов.

Как я тебе сказал, одним из четырех — поедет мой брат. Ты должен ему по мере сил помочь.

— Помочь в чем?

— Понимаешь, раз пошла такая пляска как обмен гостями — мы должны успеть понять — кто тут мутит воду.

— В смысле мутит воду?

— У нас есть полгода разобраться что произошло там…Где были убиты сектанты. Разобраться что происходит.

— Если война неизбежна — зачем нам это?

— Понимаешь, Саша, наш друг в Седьмой Цитадели имел с нами связь через некого Якова. Такой себе полукровка — отец из наших, мать из диких. Ублюдки случаются.

Вам нужно будет найти Якова. Он явно вышел из под контроля, и начал свою игру. При чем на обострение. И в короткую. Наш друг в 7-й Цитадели не просил те проклятые винтовки, но через Якова, был дан запрос.

Старейшины Технограда ему отказали, но он откуда то все равно достал оружие, и от лица Старейшин передал его двум нашим спящим…Кому — сам знаешь.

А еще мы не отдавали такого безумного по преждевременности приказа на ликвидацию Домиция, Томаша, и еще тех двоих. Но этот приказ якобы от нашего имени был Яковом.

Слава Богу, наш Друг не стал спешить, и потребовал подтверждения.

А на следующий день к воротам Седьмой Цитадели была подброшена записка о запрещенных артефактах, хранящихся у крестьян полубрата Буониса.

— Зачем он это сделал?

— Одно из двух. Или он попал в лапы к Домицию, и последние время мы вели переписку не с нашим Другом, а с главой местной контрразведки.

— Это возможно?

— Это возможно, но маловероятно. И Яков человек острожный, и характер «заказа» ставил самого Домиция на 2-е место в числе целей. А он псих, но не самоубийца.

— Или?

— Или ситуация выходит из под контроля. Тут или Яша решил поиграть в Бога, что маловероятно. Или кое-кто в Городе решил ускорить события и спровоцировать войну и ликвидацию Ордена.

— Оно нам надо?

— Надо. И война будет. И победа, но тогда, когда мы посчитаем нужным. Без излишних жертв, напряжения ресурсов. Рвать зубы лучше под эфиром и одним махом, чем медленно выдирать. Кое кто считает что мы легко сомнем «Орден». Но горячие головы не допускают, что у «Ордена» могут быть и свои козыри в рукаве.

Поэтому, лучшим для нас вариантом будет удар всеми силами по их так называемой Обители веры. Во всех остальных случаях я ожидаю победу, но более кровавую.

Твоя задача — найти Якова, а если он мертв, постараться узнать с какого момента он начал петь под чужую диктовку, и главное — под чью.

Вывести из под удара нашего человека в Цитадели. Или сымитировать смерть, что то вроде утопления, или просто вывезти. Такие как он — нам нужны.

— И?

— И уничтожить Домиция, если будет возможность. Или как минимум скомпрометировать в глазах черных. Тебе помогут. Этот человек нам кажется наиболее опасным после парочки иерархов Ордена.

Сухая рука перебрасывает несколько страниц и на Александра с плоскости начинает смотреть очень немолодой человек, практически старик. Невысокого роста, в самой обычной рясе и капюшоне, из под которого выбивалась густая, не длинная седая бородка.

Рисовавший его художник скорее всего лично видел Домиция, и понимал, что и балахон с капюшоном, и борода, и посох дознавателя в руках — являются тем, что внешность может не только подчеркнуть, но и скрыть.

Поэтому и постарался, пусть грубо, пусть схематично, но отразить то, что человек изменить не в силах — глаза, взгляд палача.

К удивлению Румянцева в них не было одержимости изувера или ненависти. Они были скорее грустными и печальными. Скорбящими.

Отступление «Двадцать лет назад»

„Обезьянку”, шедшую под номеров № 58 вырвало и она ненадолго впала в беспамятство. Правда на очень короткий срок, и затем снова пришла в себя от нестерпимой боли в голове, от хруста песка на зубах и от ощущениМя, что к ней кто-то приближается.

Поднявший голову человек увидел несколько фигур с явным и недобрым рассматривающих его.

А затем был удар палкой по голове — не сильный, но достаточный что бы № 58 надолго забыл о боли.

Затем было пробуждение и новая волна королевы-боли, и жажда.

Небольшое помещение и две мужчин. Почти ровесников. Только вот один, тот, что посвежее, помоложе, одетый в серую рясу, а на втором нет ничего, кроме тряпки, которая по мысли тюремщиков должна изобразить набедренную повязку. Руки пленника привязаны к стулу. Руки собеседника тоже заняты — то стаканом с водой, то куском ткани, которая должна изображать полотенце.

— Меня убьют?

— Я еще не решил. Но скорее всего да. Еще раз пойми. Мы знаем кто ты, мы…

— Откуда вы можете знать? Я не вижу дела, бумаги, записей, я тут всего лишь два дня, а вы тут в своем гребанном будущем уже все знаете?!

— Если из туеса с черной посевной фасолью ты вынул фасолину, — что главное ты можешь о ней сказать?

— То, что она черная.

— Правильно. Мы знаем что ты — черная фасолина. И этого достаточно. Мы знаем, как ты тут оказался, а потому — участь твоя уже решена. Ты — умрешь. И не спеши обвинять нас в жестокости. Мы не звери. Как ты уже понял — есть несколько мест, куда из прошлого выбрасывает «черную фасоль» — таких как ты.

— Но мы же люди?!

Собеседник связанного вдруг замолкает. Но лишь затем что бы встать, быстро отойти за нечто из досок, которое должно символизировать ширму и наполнить камеру звуком струи бьющейся о дно горшка. А затем допрос продолжается…

— Да, люди. Неизлечимо больные люди, сумасшедшие люди или душегубы…такие как ты.

— Тогда почему меня прямо там и не зарыли? Все не так просто?

— Рад, что ты такой сообразительный. Как уже сказал, мы не звери. Я буду с тобой говорить, потом тебя отведут в камеру. Ты поешь и ляжешь спать. А на следующий день мы продолжим говорить. Говорить до тех пор, пока не признаю тебя….

— …Заслуживающим жизни?

— Нет, жизни ты не заслуживаешь по умолчанию. Иначе ты бы тут просто не оказался. Пока не признаю тебя полезным для Ордена.

— А если не признаешь?

— Скорее всего. В этом случае ты просто в очередной раз уснешь и не проснешься. Как я уже сказал — мы не звери. Жестокость уместна там, где от нее есть толк. А с вами — не тот случай.

— А если докажу свою пользу, меня оставят в живых. Если все же докажу?

— Ну, так докажи!!!! Докажи, твою мать, что твоя тушка стоит того, что бы ее целой и не проткнутой! — Человек хватает со стола стакан с водой и с жадностью его выпивает. А потом уже тише и спокойнее добавляет, — Докажи.

Кажется, такого перепада в настроении не ожидал никто — ни тот, кто назвал себя Маркусом, ни человек в углу периодически записывающий «вкусные места» из рассказа связанного, ни сама жертва допроса.

И Если бы в комнате был еще один человек, но бы увидел что на лице секретаря фиксировавшего ход допроса появилось что-то похожее на изумление.

Всего доли секунду бы хватило что бы разглядеть на лице «следователя» Маркуса следы смущения.

И лишь лицо связанного осветилась какой то тихой радостью, словно он увидел далекий отблеск костра в ночном зимнем лесу. Так улыбаются те, кто увидел шанс.

И этот самый наблюдатель очень бы удивился, если бы узнал, что улыбается Стас, Стасик, Осужденный Завизион и Обезьянка № 58 вовсе не сказанному, а тону, интонации своего возможного судьи, сопоставляя и делая выводы о своем визави.