Сергей Девкин - Тайпэн. Оскал войны Страница 41

Когда его товарищи начали карабкаться вверх по насыпи, на гребне которой все еще продолжался бой, Борынчи немного отстал от своего десятка и скатился по краю склона в относительно безопасное укрытие небольшой канавы у основания редута. Опустившись прямо в грязь на одно колено, хшмин чуть сдвинул на затылок шлем–цунари, смахнул пот, скопившийся над бровями, и вскинул к плечу свой обожаемый самострел. Резной приклад дальнобойного оружия удобно прильнул к толстой накладке из хлопковой ткани, которую Борынчи собственноручно смастерил поверх правого наплечника на своем кожаном доспехе еще на второй день после вступления в ряды городской стражи. А вот костяная «рогатка» из птичьей кости, закрепленная на торце зарядного короба таким образом, чтобы болт из наводящего желоба непременно бы проходил между ее тонких «ребер», уже не была собственным изобретением десятника. Такие приспособления хшминские охотники использовали на своих луках еще не одно столетие до того, как в землях, граничивших с их лесами, появились первые разведчик и колонисты стремительно растущей Империи. Да и сама имперская армия заимствовала эту «находку», используя при обучении совсем юных новобранцев специальные луки с железными кольцами, заставлявшими стрелы лететь на первых порах, хотя бы, в нужном направлении.

Выбор первой цели был быстрым. Поймав мгновение между двумя ударами сердца, Борынчи плавно на выдохе потянул спусковой крючок. Короткий толстый болт с каленым четырехгранным наконечником послушно перечеркнул прозрачный воздух, а на его место из зарядного короба, повинуясь повороту боковой рукояти, тут же выскочил новый. Знаменосец юнь, вскарабкавшийся на уцелевшую рогатку и возвышавшийся над рядами своих бойцов, хрипло булькнул и повалился головой вперед, покатившись вниз по насыпному склону и выронив многохвостый штандарт под ноги императорским солдатам. Правый уголок губ на лице Борынчи медленно вытянулся вверх с явным удовлетворением. За несколько следующих коротких мгновений, пока раскосые глаза стражника искали новую жертву, бой продолжался без ощутимых изменений. В окружающем лязге и грохоте вновь неслышно щелкнула спусковая скоба, и вражеский сотник, больше всех крутившийся, кричавший и размахивавший руками за спинами первого ряда южных захватчиков, осел на землю изломанной куклой, нелепо пытаясь зажать грубой латной перчаткой кровавый фонтан, бьющий из пробитого горла тонкими ручейками между колец бармицы.

До того момента, когда стража Таури окончательно сломила сопротивление растерянных царских солдат, опрокинув их отряды по всей линии полевых укреплений, Борынчи успел подстрелить еще семерых. Ими стали четыре офицера, два сигнальщика и могучий воин–великан, стоявший на пути у противника подобно скале и долгое время казавшийся просто неуязвимым для вражеских клинков. Ровно до той секунды, когда стрела самострела угодила ему в левый глаз, повалив гиганта на землю.

Имперцы ворвались на внутренние площадки форта туда, где располагались склады и места для отдыха. Остатки юнь, потерявшие на насыпях и валах не меньше шести сотен убитыми и еще столько же ранеными, хаотично отступали по траншеям на север и к центру, а также в сторону морского берега, спасаясь от преследователей на песчаных отмелях и каменистых пляжах. Преследовать бегущих воинов у стражников не было никакого желания, и только редкие стрелы летели вслед пехотинцам мертвого генерала Окцу, больше для острастки, чем из реального желания достать кого–либо еще.

Догнав своих людей, и с нескрываемой радостью выяснив, что только двое из его десятка легкоранены, Борынчи, не теряя времени, отправился собирать болты для своего почти полностью опустевшего самострела. В настоящем сражении этим бы озаботились интендантские команды, в обязанности которых входило снабжение и снаряжение всем необходимым действующей армии, вплоть до самого последнего солдата. Но все хозяйственные службы по–прежнему оставались в городе, да и сам хшмин не особенно горевал из–за того, что ему приходится самому заниматься подобным делом, даже несмотря на свой статус младшего командира.

За этим процессом Борынчи и застал командующий. Как человек, не растерявший своих охотничьих навыков, десятник стражи сразу же почувствовал внимательный взгляд, направленный в его сторону, и чужое присутствие у себя за спиной, так что обошлось без окликов и вежливых покашливаний. Резко обернувшись, Борынчи замер как вкопанный, невольно чувствуя, как холодный пот с удвоенной силой покатился по его разгоряченному телу. Кровь от лица хшмина напротив почти сразу отхлынула, хотя он сам этого и не замечал. Все внимание беглого ётёкабу было приковано к тому, кто стоял всего в паре шагов от него.

С их первой встречи тайпэн Хань почти не переменился, разве что окончательно перестал выглядеть молодым мальчишкой. А вот его холодный неправдоподобно тяжелый взгляд Борынчи узнал бы даже сквозь закрытые веки. В тот вечер во дворе «Пурпурного лотоса» среди роскоши богатых кварталов Сианя с обезображенного и отекшего лица убийцы проклятого монаха Фуяна на наемника–стрелка тогда смотрели именно эти глаза. Чуть позади Ханя, опиравшегося на копье, замерла одна из его пугающих демонических телохранительниц. Кто–то из подземных порождений или клейменый ну–бэй всегда вертелись поблизости от Ли, но эту кровопийцу Борынчи тоже узнал лично. Красивая юная внешность и тонкие черты лица къёкецуки, столь ценимые в аристократических кругах и почитавшиеся эталонами совершенства, накрепко засели в памяти хшмина. Эта девушка, хотя кто знал, сколько ей на самом деле лет, была виновата в первом и единственном провале Борынчи за всю его карьеру внутри преступного сообщества. До того рокового выстрела с пагоды монастыря лучшему убийце–ётёкабу во всем закатном краю Империи не приходилось еще промахиваться. Но этой парочки удалось невозможное, и сейчас они вновь стояли перед ним, но находились при этом так близко, что Борынчи мог без труда различить каждую крохотную вмятину на броне тайпэна и каплю подсохшей крови в уголке лиловых губ его ручной къёкецуки.

— Десятник, — миролюбиво обратился Хань к человеку, едва сдерживавшему дрожь в коленях. При этом полководец даже не пытался изображать ту пренебрежительную манеру речи, которою Борынчи привык слышать даже из уст своего собственного начальства. Тайпэн даже кивнул ему слегка, без всякого умысла, просто приветствуя, и хшмин как послушный болванчик тут же согнулся в поясе чуть ли не пополам.

— Высокочтимый.

— Как вас зовут?

— Борынчи, без семьи и рода.

— Да теперь я вижу ваше лицо, и имя, разумеется, тоже хшминское. Это кое–что объясняет. Я наблюдал за вами в бою, — спокойно продолжил Ли, на мгновение обернулся и, обменявшись взглядами с къёкецуки, слегка поправился. — На вас обратили мое внимание.