Дарья Ардеева - Запретные территории [СИ] Страница 42

А, главное, не было времени. Казалось, она висела в этом однородном пространстве вечность, хотя пробыла там всего мгновения. Но мгновений тоже не было. И не было вечности. Не было ничего.

В голове рылись сотни вопросов, но одновременно было пусто и безмятежно. Перед глазами мелькали яркие воспоминания, но и память куда-то пропала. А когда она попробовала осмотреть себя, чтобы убедиться, что всё в порядке, то поняла, что и её нет. Её тело пропало. И души тоже не было. Не было мыслей. Не было догадок. Её самой больше не было. А, значит, для неё осталось существенно лишь одно слово. Ничего.

Ни-че-го.

А потом откуда ни возьмись наползла тьма. Она окутала её своими тёмными тканями, а вместе с ней появилось тепло. С появлением тьмы ожило зрение, с появлением тепла — осязание. А потом возьник страх. Страх неизвесности. Она висела во мраке, в тёплом, душащем мраке, и он неумолимо возвращал её к действительности.

— Кайа! Кайа, ты меня слышишь?

Вдруг она начала чувствовать воздух. Воздух дрожал и колебался везде вокруг её тела, и его вибрации, резкими сигналами отдающиеся в её ушах, превращались в осмысленный звук.

— С ней всё в порядке?

— Да, не знаю! После того, как я своими глазами видела, как затянулась рана у неё на шее, я уже ничего не знаю.

Воздух наполнил её лёгкие, и она почувствовала его пустой, водянистый вкус, оседающий на верхнем небё. Она чувствовала, как воздушные потоки проходят по её горлу, как они приятны и холодны, и тут же к ней вернулось чувство реальности существования. А следом за ним вернулась боль.

Она почувствовала, как тяжело и несуразно её тело, как оно зависит от земли, от того, на чём стоит. Она почувствовала, как эта самая земля притягивает её к себе, а на плечах лежит добрая сотня тонн воздуха. И то и другое так мешало свободному и ловкому полёту, что она, притянутая к земле, зависящая от воздуха, чувствовала себя ещё несуразней. Но без этих опор, без этих атмосферных давлений, существовать она не могла, а, значит, приходилось смириться.

Она почувствовала, как бьются в её тонких запястьях беззащитные венки, как лихорадочно отмеряет удары сердце, разгоняя по жилам кровь, как лёгкие, отчаянно раздуваясь в попытке заглотнуть побольше воздуха, касаются рёбер, и по телу прокатываются судороги. Она почувствовала жар, сухость во рту, невыносимую боль в плече. Всё её тело было наполнено болью. Она никогда не замечала раньше, как это больно — быть во плоти. Как это больно — дышать. Как это больно — снова обрести чувственность.

Она открыла глаза. Свет. Много света. Так много, что чувствуешь себя эфемерным духом, скользящим между его лучами. Но только боль, только боль давала ей понять, что она не свободная душа, что у неё есть плоть и кровь. Что она жива.

«Жизнь невозможна без боли. Боль отступает, только если ты мёртв.»

— Кайа, очнись, ты меня слышишь?

«Отлично, значит, я Кайа. Потихоньку начинаю припоминать.»

— Это вообще нормально, что человек жив с таким-то ранением?

«Понятно, значит, я — человек.»

— Кайа, проснись!

«Сколько же я спала? Ничего не помню… И вообще, была ли я здесь раньше? Я понимаю язык, на котором они говорят…. Да и голоса эти, кажется, уже слышала раньше… Сколько же я спала?»

Она захлопала глазами, затем пошевелила пальцами рук. Тело слушалось, хоть каждое движение и отдавалось болью.

— Кайа, скажи что-нибудь?

— Я… — пробормотала она, удивившись тому, как явственно и громко отдался звуковой вибрацией её клич. — Я вернулась.

Ремарка

Отрывок из книги «Как прячут от нас историю и кому это выгодно»

А вы помните, как впервые открыли глаза в этом мире?

Я лично нет. Но отчего-то смутно знаю, что там, откуда я пришла сюда, не было ни тени, ни света. Потом, перед самым моим появлением, забрезжила тьма, мгновением сменившаяся светом. До этого тьмы и света не было.

А ещё там не было времени. Хотя, давайте говорить начистоту, времени и так не существует. Там его не существовало вообще. Подумайте только, вы ведь торчали в том небытие сотни тысяч лет, пока не соизволили появиться на свет в этом мире. Мне отчего-то кажется, хоть я совсем и не помню своего рождения, как, думаю, и любой из вас, что я не существовала всего миг, миг до того, как меня окутала тьма, и зажегся свет. В том мире миг и вечность равны. Точнее, их нет. Попусту не существует.

А теперь на миг представьте, что вам довелось снова бы появиться в этом мире в первый раз. Вообразите, что вы бы просто разом очнулись в абсолютно незнакомой обстановке. Вы бы не знали, что вы сами такое есть, что вы за существо, как вам двигаться, как вам говорить, как думать. Вы бы не знали, что такое свет, что такое тьма. Что такое цвета, запахи, звуки. Ведь появившись на свет, вы и этого не знали, верно? Что вы сделали первым делом, очутившись в незнакомом мире?

Я бы долго сидела на месте, разглядывая себя и то, что меня окружает. Думаю, первым, что привлекло моё внимание, был бы свет. Слишком он ярок, чтоб его не заметить. А ещё он меняет цвета. А ещё в лучах солнца тепло, а в тени — нет. Я бы выяснила всё это опытным путём, наблюдая за светом.

Как осуществляется живым существом познавание мира? Вперёд его толкает страх неизвестности. Так сказать, всё то, что интересно, ужасно неизвестно, кхе-кхе. Вследствие наблюдения за определённым предметом или явлением, многократно повторяющимся, что хорошо для закрепления его образа в памяти существа, в его голове возникли бы логические цепочки закономерностей, благодаря которым и выстраивается его модель мира. Например, я бы опытным путём заметила, что если встать в луч солнца, становится чуточку теплее, и, многократно вставая в эту точку и замечая ощущение тепла, сложила бы представление о том, что солнце не только светит, но и греет.

А теперь представьте, что было бы, если бы вы отказались от уже выстроенных вами логических закономерностей и начали бы исследовать заново?

Вероятно, именно этим вам и придётся заняться, чтобы отказаться от стереотипной модели мира.

«Как прячут от нас историю и кому это выгодно»

Подпись — Дымка

— Сколько я пробыла без сознания?

— Часа три, не больше, — пискнула Дора, перевесившись через спинку дивана.

— Твоё счастье, что рана оказалась не настолько глубокой и сонная артерия была не задета, — фыркнула Дымка. — Да и на клыках этого лиса не было никакой инфекции. Видно, что он всё-таки не какой-то дикарь, а из знатных слоёв. Хотя, я в Длинномордых не разбираюсь….

Кайа услышала глухое рычание, раздавшееся словно в подтверждение Дымкиных слов. С трудом повернув голову и приподнявшись на локтях, она увидела странное рыжее существо, связанное по лапам толстой верёвкой. Существо лежало на боку в углу у шкафа, верёвки мешали ему подняться. Этот зверь был размером с маленькую тощую рысь, только у него была более вытянутая морда, выступающий над чёрными глазами лоб и пушистый рыжий с белым хвост. Поначалу Кайа подумала, что перед ней белка, которая ела после шести, но даже при таком раскладе белка не могла быть таких размеров. Между ушей странного зверя, на кончиках которых были непонятные чёрные пятнышки, стояла красная метка, словно это было его опознавательным знаком.