Customer - Власть над водами пресными и солеными. Книга 1 Страница 42

Вот и все. Отныне наши суда, ведомые все тем же Мореходом, перестали дрейфовать вместе и расходятся, расходятся неотвратимо, курс на зюйд-зюйд-вест, курс на норд-норд-ост, право руля, лево руля, до встречи в порту приписки, а может, и прощай, не вечно же нам быть вместе…

Именно здесь и сейчас, на пароходике, разглаживающем, точно утюг, серую ленту Ванзее,[42] я вижу это особенно ясно — вижу и ничего поделать не могу.

Удивительно, до чего похожи эти двое — Герка и Хелене. Или Хелена. Неважно. Одним словом, Хеленка. Хеленка, которая явно хочет мне понравиться. Как потенциальной свекрови, что ли?..

Потому, наверное, и пошла за мной на верхнюю палубу. Хотя здесь не просто ветрено — здесь воздух хлещет тебя по щекам и таскает за волосы, словно барыня сенную девку. Ветер как будто срывает на нас застарелую злобу. Как будто хочет нас наказать за что-то неведомое нам. За необъясненную и необъяснимую вину. Или за выдуманную вину. Что, впрочем, нередко одно и то же.

Мы угрюмо терпим самодурство ветра. Я гляжу на заросшие берега, на далекую тучу, шагающую по небу на слоновьих ногах дождя, ежусь и вспоминаю зажигалку Морехода. Эх, мне бы она сейчас пригодилась! А за моей спиной стоит и сопит яркое свидетельство неотвратимого взросления Геры.

Хелене — не Аделинда. Ну вот совсем. В ней все как-то… основательно. Она все делает спокойно и неспешно: двигается, говорит, думает. И надето на ней такое красивое, удобное и качественное, точно никакой одежды вообще нет, и крупное, с округлыми формами тело ничем не стеснено. Из-за долгого молчания кажется, что под золотистыми прядями в созерцательно-философской тиши созревают глубокие мысли. Впрочем, чем черт не шутит, может, и созревают…

При ней нам как-то неудобно дурачиться. Я делаю солидный вид, хотя выходит не очень. Я себя вижу со стороны — хмурая, взъерошенная тетка с красным шмыгающим носом. Вряд ли я Хелене понравлюсь. Ну и черт с ним совсем.

В разрывах туч сквозит солнце и по мрачным серым волнам скачут нахальные зайчики. Здоровенные такие. Зайцы это, а не зайчики. На фрикасе бы их…

Пароход идет мимо островка, сплошь заросшего деревьями. Здесь гнездятся птицы. Много толстых, закормленных туристами птиц. Ни одна из них, небось, за всю жизнь червяка не склевала. У них тут общепит неподалеку, у пристани Кладоу. Прелестное место это Кладоу. У самого берега — куча ресторанчиков с видом на воды, на птиц, на радугу в поднебесье и на причал, весь в стройных яхтах.

Мы идем обедать. Хорошо, если трапеза разорвет дружное молчание, затянувшееся до неприличия. Не хочу выглядеть букой. Не хочу, но выгляжу. Это потому, что я злюсь на Герку. На моем месте должна быть Майка. Она ему мать, не я. Вот и выставлял бы ее на смотрины — нет, надо было меня в оборот взять!

Уж Майя Робертовна не смолчала бы. Поговорила бы и за экологию, и за политику, и за культуру-мультуру… Произвела бы впечатление дельной, разумной, жесткой и et cetera, et cetera. А я… я могу только переживать и отмалчиваться. Такая натура.

В голову лезут нехорошие мысли: если у Герки с Хелене серьезно, он же может тут остаться. Приятно посмеяться над советами всяких ПМЖ, но отчего бы молодому человеку не остаться с любимой… женой в европейской столице? Что его держит в Москве? Родня? Карьера? Друзья-приятели? Ха! Все растворится в видах на европейское гражданство и европейский образ жизни. И буду я с Геркой видеться раз в год по обещанию. Ах, опять твоя мрачная русская тетя приезжает, надо будет устроить для нее семейный обед и совместное посещение филармонии. Пожилые дамы обожают филармонию.

И постепенно даже Гера забудет, какая я на самом деле. Что я ненавижу семейные обеды и филармонические утехи для пожилых. Что я живая, шебутная и неприкаянная. Что больше всего на свете я люблю стать на крыло и посетить совершенно неподходящие для старых дев терры инкогниты. Со временем и мне станет скучно с немецкой родней, в ряды которой вольется и мой любимый племянник…

Я чуть не плачу. Одно дело — просто признать, что Гера повзрослел. И другое — потерять его в недрах бюргера, в которого Герка превратится через пару-тройку лет счастливой европейской жизни.

Да-да, я понимаю: это просто миксина грызет мне сердце. Выползла из глубин подсознания, ввинтилась в мою грудную клетку и жрет, жрет сердечную мышцу, как не в себя. А в реальности все может сложиться иначе. К тому же и Герка — плохое сырье для бюргера, если присмотреться. Совсем неподходящее сырье.

Миксина отпустила мою душу на покаяние лишь через несколько часов. Когда мы, съев тот самый обед в ресторане, полюбовавшись на радугу, подвыпив и подразмякнув, шли по дорожке вглубь Кладоу. Между двух заборчиков. За правым заборчиком виднелись безлюдные виллы здешних обитателей, за левым — мини-пляжики, недоступные для нахальных приезжих. Еще намусорят, не дай бог, в подстриженную травку и в синие воды благословенного Ванзее. Проходи, проходи, не задерживай!

И тут Хелене, хитренько подмигнув нам обоим… сиганула через забор. Пошурудила в кустах, брякнула запорами — калитка и открылась! В принципе, я и сама через тот забор перелезла бы — не то чтоб одним прыжком, но и без катастрофических последствий. Но желание Хелене потрафить родственнице любимого Геры (не слишком ли я тороплю события, а?) было таким открытым… Я, хихикая, просочилась внутрь.

— Были бы здесь таблички «Проход воспрещен», мы б из них костерок соорудили! — одобрительно заметила я. Обращаясь скорее к Герке, чем к Хелене.

— Как Снусмумрик! — рассмеялась она. Оказывается, есть у нас общие интересы!

Снусмумрик с его ненавистью к запрещающим табличкам и свел нас с Хеленой. Не очень близко — ну, как смог…

Зато мы посидели на берегу, полюбовались на сумасшедшие подснежники, проклюнувшиеся в траве не после зимы, а накануне. Поругали землевладельцев, все вокруг огородивших и опутавших колючей фигней естественного происхождения — хорошо хоть не колючей проволокой… Солнце регулярно выходило из-за туч и поджигало соседние камыши золотыми свечами, словно пыталось придать беседе интимность.

Хелене рассказывала уморительные байки из жизни магазинчика товаров не первой необходимости. Герка тоже расхрабрился и рассказал что-то армейское, умеренно неприличное. Да и я не ударила в грязь лицом. Только не в смысле рассказов.

Я не ударила в грязь лицом, когда нас обнаружили с той стороны дороги. Из домика Гензеля и Гретель в масштабе пять к одному вдруг вылетел подозрительно бодрый мужик и рванул к воротам. Я первая просекла, что мы загостились, подняла шухер и всех спасла. Мужик что-то кричал вслед, но мы с дробным топотом пустились наутек, пренебрегая возможностью обратить частника в социализм.