Убить нельзя научить. Дилогия (СИ) - Сапфир Ясмина Страница 45

В ступоре разглядывала я помещение, залитое синевато-сиреневым светом и наполненное музыкой так, что чудилось, даже воздух завибрировал.

Поджилки, органы и мышцы задрожали как камертон от размашистого удара молоточком. Я оглядывалась широко раскрытыми глазами, а Вархар улыбался чеширским оскалом.

В зале, под потолком высотой с восемь, а то и десять Вархаров, отплясывали несколько сотен студентов и чуть меньше сотрудников вуза. Но свободного места оставалось так много, что еще несколько сотен легко разделили бы с ними танцпол. Не только нашли бы, где развернуться, но и долго разыскивали остальных плясунов.

Музыка не лилась, а скорее фонтанировала из черных колонок, чуть поменьше Вархара. Я насчитала двенадцать штук – по три у каждой стены. Диско, вальс, рок-н-ролл, тяжелый металл и нечто без стиля и ритма, вроде «пумц-думц» беспорядочно сменяли друг друга, но это никого не смущало. Скорее всего, уже спустя несколько минут многие глохли и воспринимали музыку только по вибрации внутренних органов.

У дальней стены, в шаге от трех колонок, извивалась группа сальфов. Да так, что даже «электрические» танцы скандров на моей паре выглядели балетными партиями. Но самым худшим было не это. Парни и девушки громко подвывали! Они не попадали в ритм, кошмарно фальшивили, срывались с баса на фальцет. Зато временами перекрывали даже музыку.

В ладонях горе-певцов, как водится на вечеринках, тряслись пластиковые стаканчики с какими-то напитками. Вязкие струи грязноватого цвета щедро выплескивались на сальфов. Но они настолько вошли в «музыкальный катарсис», что ничего не замечали.

Возле ближайшей стены сгрудилась внушительная кучка леплеров. Наконец-то я увидела девушек этой расы! Пышногрудые и круглобедрые, они носили шаровары и вместо четырех-шести ремней на талии втрое больше ремней-браслетов на руках. Усыпанные острыми клепками, украшения явно предназначались не только для того, чтобы подчеркнуть узкие запястья. Они буквально кричали о том, как небезопасно тянуть наглые ручищи к шикарным бедрам и груди владелиц. Эх! Мне бы такие!

Полутьма спасала глаза от пестроты одежды леплеров. Даже промаргиваться не потребовалось. Хотя их «вечерние туалеты» отличались от будничных так же, как фрак от цыганского наряда.

Мало того, что рубашки и штаны были разного, бешеного цвета, с узорами непременно тоже безумного оттенка. Так ведь студенты надели еще и кожаные жилетки! И, конечно, они были бы не леплерами, выбери жилетки не то чтобы совпадающие по цвету – хотя бы гармонируюшие с остальной одеждой. Последним штрихом на голове каждой «живой палитры» красовалась бандана или что-то очень на нее похожее. Банданы испещряли мелкие аляповатые кляксы нескольких оттенков. И каждая клякса, буквально каждая, не совпадала по цвету с остальными деталями гардероба и непременно с ними же не сочеталась.

Как можно было подобрать такое количество несовместимых цветов, для меня оставалось загадкой.

Пряжки поясов, браслеты и клепки на сапогах леплеров мигали всеми цветами радуги и еще несколькими оттенками.

Чувство стиля, уже умершее во мне недавно, дважды перевернулось в гробу и подозрительно затихло. Боюсь, с горя обращалось в вампира.

От ритма танец леплеров не зависел совсем. Он жил сам по себе, а музыка – сама по себе. Любые совпадения можно было смело списать на случайность.

Под бешеный пумц-думц, задорный рок-н-ролл и мрачный тяжелый металл леплеры совершали одни и те же ленивые движения. Медленно приподнимали руки, ни в коем случае не выше, чем на две ладони, и так же медленно опускали. Медленно покачивали головами и очень редко покачивали туловищами. И ни разу, ни разу не сдвинулись с места. Самым интересным движением показались мне неспешные выпячивания бедер. Бедро начинало свой долгий и тяжелый путь в одну сторону. Замирало так, словно его владелец планировал продемонстрировать нам искреннее неуважение. В это время леплеры начинали крутить пальцами у висков – с чувством, с толком, с расстановкой. Словно оценивали интеллект тех, кто наблюдал за их танцем.

Ближе к центру «выкаблучивались» самые смелые лекторы и студенты. Свято убежденные, что их танец не грех показать общественности. Даже если сама общественность предпочла бы его не видеть.

Несколько сальфов извивались на полу, изображая нечто среднее между нижним брейком, танцем живота и бросками кобры на охоте. Временами их руки и ноги встречались, переплетались и цеплялись друг за друга. На полу образовывался фигурный клубок тел. Живая скульптура напоминала очень сложную модель молекулы, где конечности исполняли роли химических связей, а головы – атомов. Части тела бодро дергались в такт в тщетном усилии «развязаться». Но вместо этого живая скульптура подпрыгивала на полу, как мячик.

Добросердечные соседи помогали не сразу, только вдоволь нахохотавшись.

Невдалеке от «модели атома» танцевало несколько десятков таллинов – все как один в шелковых светлых туниках и шелковых темных брюках. Внушительная группа выстроилась спиралью. Медленно, трясясь, будто бы от озноба, они описывали над неподвижными ногами широкие круги туловищем. Полузакрытые глаза и отсутствующие выражения на лицах не сулили ничего хорошего. Я грешным делом начала побаиваться, что в центре спирали с душераздирающим скрипом откроется дверь в потусторонний мир. Улыбчивые зомби, хохотушки-привидения и задумчивые вампиры вылезут оттуда и присоединятся к вечеринке. Складывалось ощущение, что посреди всеобщей вакханалии их не сразу и заметили бы.

Чуть ближе к стене вытанцовывали несколько истлов с вздыбленными гривами и голыми торсами. Теперь становилось ясно, что на груди и спине у них гораздо больше волос, чем у горячих восточных мужчин моего мира.

Я затруднялась определить стиль танца людей-львов, хотя и отучилась в балетной школе без малого четыре года.

Они дружно приседали на пол, подпрыгивали, исполняли нечто вроде очень «грязного» сальто и снова приседали. И так до бесконечности.

Несколько десятков студентов разных рас уже даже не сидели у стены, а скорее опирались на нее, чтобы не распластаться на полу. Они почти не шевелились, лишь изредка помахивали руками в такт музыке, покачивали головами и мычали. Рядом выстроилась батарея прозрачных бутылочек с жидкостью болотного цвета. Я сделала себе зарубку, что к «болотной воде» лучше не прикасаться.

В отличие от студентов, преподы больше трех не собирались. Зато высились над толпой как карандаши над огрызками таких же карандашей. Вроде бы и похожи, но гора-аздо длиннее.

Почти в самом центре зала сгрудились пары.

Одни прижимались и терлись друг о друга так, что казалось, я снова на сеансе жесткого порно. Другие едва заметно шевелились в такт, лишь слегка касаясь партнера вытянутыми руками. Третьи прислонились друг к другу так, словно иначе рухнули бы навзничь. Уютно пристроив головы на плечах партнеров и закрыв глаза, они мерно покачивались, как на волнах.

Судя по танцам и визгам, которые перекрывали даже убойно громкую музыку (если под нее убивать, никто не услышит крики жертв), вечеринка удалась на славу. Запах универсального мерила веселья и бесшабашности – сильного алкоголя – в прямом смысле слова сбивал с ног. Казалось, меня с головой окунули в медицинский спирт. Захотелось немедленно закусить. Соленым огурцом. Нет, банкой соленых огурцов. Нет, двумя банками. А потом залпом выпить весь рассол. Но кто считает.

Кстати! Откуда взялись эти крепкие напитки?

Я пригляделась повнимательней и обнаружила прямоугольник света в дальнем углу зала. Он обрамлял дверь, на которой временами загоралась зеленая надпись «КАФЕ». Оттенок ее недвусмысленно намекал, какой цвет лица приобретут те, кому залить в уши музыку для полного драйва мало. Требуется еще и залить чего-нибудь горячительного в глотку. И с первого же взгляда становилось ясно – погорячились смельчаки изрядно.

Из кафе вываливались студенты и преподы со стаканами, бутылками и странными сосудами, похожими то ли на женскую фигуру, то ли на гитару.