Юрий Циммерман - Серебро далёкого Севера [СИ] Страница 47

«Мстить так уж мстить, дорогой мой. Око за око, хрен за хрен!»

18. Фальстарт

Ох уж эта бедная, многострадальная прическа Энцилии… А ведь сколько усилий горничных было потрачено на то, чтобы придать волосам госпожи шелковистость и мягкость, выгодно приподнять их и уложить в роскошную вычурную форму! Сколько магической силы и заклинаний потратила сама волшебница, заставляя свои локоны виться, а заодно — придавая им совершенно новый, золотисто-рыжий цвет? И всё это — только ради того, чтобы к утру они превратились в спутанный колтун типа «Меня сбросила кобыла, я затылком тормозила»?! Ну, слава богам, хоть ночь с Великим Князем того стоила. Да и не только она.

Признаемся: Энси была не чужда малая толика тщеславия, и поклонение восхищенной публики всегда доставляло ей немало приятных минут — что на экзаменах в Университете, которые она почти всегда сдавала на «отлично», что на студенческих вечеринках, где недостатка в кавалерах и «нежных подругах» тоже никогда не ощущала. Но здесь, в Вильдоре, до сегодняшнего дня она держалась очень скромно, стараясь все время оставаться в тени начальницы и покровительницы, графини Клариссы. Или же прикрываясь, как щитом, своим товарищем по «Спецкоманде Ю» — Владом Зборовским. Но барон, во-первых, был сейчас далеко, а во-вторых, именно маленькой местью лично ему и должен был стать сегодняшний светский триумф леди-волшебницы. И этот триумф удался на славу.

Стоял уже поздний вечер, и «Павильон Аффры» был залит огнями множества свеч, когда леди д'Эрве элегантно спустилась по ступенькам кареты к его распахнутому настежь входу. Вообще-то, официальные балы и торжественные приемы великого князя давались в парадной зале вильдорского дворца — с его раззолоченными росписями, с портретами усопших монархов при всех регалиях, с лепными карнизами и бархатными шторами… Или в абсолютно такой же зале втородворца в Эгедвереше, если Его Высочество изволили пребывать на сей момент в амедонской столице, а не в энгрской. Но для веселого и фривольного времяпрепровождения в формате «без галстуков» Ренне предпочитал именно этот павильон, выстроенный в княжеском парке на окраине Вильдора, на берегу заботливо ухоженного искусственного озера. Насколько было известно Энцилии, собиралась на эти «камерные вечера», «ассамблеи» и маскарады обычно одна и та же публика: записные гуляки из лейб-гвардейского полка, пьяницы-бароны да дамочки нетяжелого поведения из свиты княгини, типа тех же леди Маржет и леди Веермейн, которые в свое время скрашивали досуг Эффенди Нгуену, приехавшему тогда в Вильдор с визитом перед памятным назначением Клариссы.

Завидев, что дама появляется из кареты первой, то есть никакого сопровождающего джентльмена при ней нет, пара стоявших у дверей лакеев в украшенных галунами ливреях немедленно бросились вперед и помогли ей сойти на мраморный пол подъезда. Энцилия сделала глубокий вдох, гордо расправила плечи и с надменным видом проследовала сквозь высокие двери павильона, сопровождаемая громогласным объявлением распорядителя: «Ее чародействующая милость, леди д'Эрве!»

Последовавшая за этим немая сцена была достойна того, чтобы ее описал какой-нибудь великий сказитель из древних. Мало того, что появление Энцилии оказалось совершенно неожиданным для веселящейся публики. В дополнение к этому, Энси была в полном боевом облачении: женщина, вышедшая на тропу войны с титулованными кобелями и рассчитывающая на богатую добычу. Ее громадные серые глаза сияли завораживающим блеском, глубокий вырез красного кружевного платья открывал взгляду пышные округлости бюста, высоко вздетые волосы подчеркивали чувственную линию шеи, а на пальце рубиновым цветом горело чародейское кольцо — то самое кольцо магической силы, которое Энси, получив при окончании университета, не снимала нигде и никогда. И стадо благородных жеребцов, подвыпивших и хохотливых (а первую букву в последнем слове, кстати, можно и подправить!) было сражено наповал.

— Мадам, какая приятная неожиданность! — Его Высочество оторвался от своего разговора и неспешно подошел в дверям, чтобы приветствовать пришедшую гостью. — Чем мы обязаны столь редкому и оттого вдвойне упоительному счастью?

— Между прочим, мадмуазель, Выше Высочество! — Энцилия присела в глубоком реверансе, но в глазах ее бушевали озорные искорки. — И мне представляется, что если вы соизволите не рассматривать ваше счастье как обязанность, оно может оказаться еще более упоительным. Если это будет угодно Вашему Высочеству.

«Это когда ж такое видано, чтоб его высочеству не было угодно?! Да любую, везде и всегда, за единственным исключением собственной царствующей супруги.» Этого Энси, разумеется, вслух не произнесла, но все необходимые слова уже прозвучали — и были надлежащим образом восприняты обеими договаривающимися сторонами. Короче, все всё поняли, но немедленно отправляться в койку было бы: во-первых, пошло, во-вторых, скучно, а в третьих — до безнадежности примитивно. Не для того девушка два месяца мурыжила Верховного Властителя и Самодержца всея страны, чтобы не получить напоследок немного развлечений перед своим падением. И она бурно принялась вести светскую жизнь.

Сегодняшний «камерный вечер» производил забавное впечатление прежде всего той формой, в которую были обряжены слуги. Все служанки, как одна, были пухленькими, а облачены лишь в ярко-желтые рубашечки, едва прикрывавшие срам. Зато на аппетитных выпуклостях пониже спины у каждой был прикреплен здоровенный пушистый помпон. Парни же были обуты в сапоги со шпорами, пестрые штаны с приделанными хвостами, а на голове у каждого был шлем с пушистым красными гребнем. «Стало быть, сегодня я попала в курятник. А главным лисом выступает Его Высочество, не иначе!»

Энси тщательно и неторопливо проинспектировала блюда, которые оказались на должной высоте, а также вина, которые блюдам не уступали. До сладостей, впрочем, дело еще не дошло, и в ожидании пирожных она принялась оглядывать публику, одновременно отбиваясь от непрерывных комплиментов и ухаживаний дворянского молодняка. Знакомых в зале было мало. Никого из Обсерватории, и уж тем более саму графиню Мейвенберг, здесь ожидать не следовало, а с военными волшебница до сих пор практически не общалась. Несколько удивляло разве что присутствие монсиньора Вантезе — предстоятеля столичного храма Тинктара, с которым Энцилия была знакома, хотя и шапочно. Его преосвященство — кареглазый, полнолицый, с темными волосами до плеч и жиденькой бородкой, которую дополняли столь же невыразительные усы — со скучающим видом сидел за столиком в углу павильона и тянул темное пиво из огромной кружки.