Элизабет Кернер - Эхо драконьих крыл Страница 48

— Это, конечно же, самое последнее средство. Но я все же намереваюсь избежать жестокой схватки, и если мне это удастся, что мне тогда делать с кольцом? Если вдруг оно мне не понадобится, чего ради я платил за него такую цену?

— Магистр Берис сказал мне, что он тоже надеется, что оно тебе не понадобится, тогда он сможет втридорога продать его какому-нибудь искателю приключений, многие его с руками оторвут.

— Ну ладно, — ответил я, решив все-таки обдумать возможность учинить бой с драконами. — Нужно сделать еще кое-что, и Берис уверил меня, что ты с этим справишься. Он говорил, что ты можешь сотворить заклинание, которое защитило бы меня от драконьего пламени.

— Да, он сказал мне об этом. Я уже собираю необходимые составные части, однако кое-чего мне еще недостает, и ты должен снабдить меня этим.

— Почему-то меня это ничуть не удивляет. Что же тебе нужно? Лансипу? Или еще крови?

— Что-нибудь, к чему прикасался дракон.

Сперва я опешил, но потом лицо мое расплылось в широкой улыбке, как только я понял, что может для этого сгодиться.

— Нет ничего проще. Это должно быть большим?

— Достаточно будет пригоршни. Но, господин, осмелюсь ли я спросить…

— Я знал, что эта смерть мне еще пригодится, — ответил я. Так росто! — Дракон наверняка прикасался к юному Перрину. Он еще не погребен, и если я попрошу его брата позволить мне взять на себя похороны, наверняка тот не откажет мне и в кусочке плоти из раны трупа? Особенно, если он об этом не узнает.

Кадеран поклонился.

— Воистину, ты очень щедр, господин. Могу ли я позволить себе спросить: каковы твои намерения относительно ребенка Маран Вены?

— Ты знаешь о них, — ответил я резко.

— Прошу прощения, я имею в виду твои ближайшие намерения.

— Я пока подожду, — когда он попытался возразить, я раздраженно оборвал его: — Ты сам сказал, что нам не хватает рабочих рук. Она добывает лансипа не меньше остальных, и было бы глупо устранять ее от этих обязанностей раньше времени. Завтра ночью будет еще не поздно, а мне это даст дополнительный день — она ведь будет работать, а не сидеть сложа руки. Завтра ты научишь меня, как вызвать этих самых рикти, которые расскажут нам, что у нее за кровь.

Кадеран вновь поклонился.

— Сказать по правде, господин, я буду очень рад этому. Но знай, что для подобных сведений нам придется вызвать не рикти, а настоящих ракшасов. Это будет стоить недешево.

— Дешево никогда не бывает, — огрызнулся я. — Ступай же, а завтра доложи, как закончишь все приготовления.

С поклоном он удалился.

Я велел одному из своих охранников помочь брату погибшего позаботиться о трупе, затем сел поразмышлять над чашкой лансипового отвара. Лансип слегка притупил боль, никогда меня не покидавшую, — это было ценой, уплаченной мною за Дальновидец, который я так ни разу и не использовал. «О, повелители Семи Преисподних, — молил я, — пусть она окажется моей дочерью, чтоб это мучение наконец закончилось!» Завтра ночью я заставлю ее дать мне крови. Тогда мы все узнаем.

Ланен

Я ожидала, что Марик снова будет приставать ко мне вечером. Но он не появлялся, и от этого, казалось, было еще хуже. Работая, я думала лишь о том, что он наверняка выжидает, пока я насобираю достаточно листьев, ему ведь это было выгодно. Мне это казалось таким мелким; однако ему, похоже, мелочность была не чужда.

Я отправилась на сбор листьев вместе с остальными, сразу после того, как бедняга Дарин унес тело своего брата прочь, когда солнце уже начало скрываться за лесом. Заметив неподалеку Реллу, я окликнула ее, и несколько часов мы работали бок о бок при свете лампад: отбирали лансиповые листья от всех прочих и следили, чтобы не попадалось ни веточек, ни грязи. Когда же наконец мы отправились обратно в лагерь, то еле переставляли ноги — очень уж устали. Придя, мы подкрепились остатками похлебки, которая не остыла лишь потому, что стояла возле огня. Мешки с листьями, которые мы приносили каждый раз из леса, время от времени собирались и доставлялись на корабль, и, по моим грубым подсчетам, их там набралось уже несколько сотен.

Я с удовольствием поужинала в палатке вместе с Реллой. Она, как обычно, пожаловалась, что у нее ноет спина, с чем я тут же дружески согласилась, после чего она подняла на меня глаза и спросила:

— А как идут твои поиски, девонька? Не решила еще отказаться от своей затеи — после того, как они приволокли сегодня этого растерзанного молодчика? — я совершенно не помнила, что рассказывала ей об истинной цели своего путешествия. — Готова биться об заклад, они с ним недолго разговаривали.

Я замялась. «Облеки все это в истину, Ланен», — напомнила я себе.

— Да, не очень-то похоже, что между ними был разговор. Но я пока не сдалась. Марик сказал, что Перрин пересек Рубеж. А я не стану этого делать.

— И не надо, девонька. Если тебя тоже принесут в таком виде, даже я не стану смотреть на тебя.

— А ты, Релла? — спросила я, стараясь, чтобы мой вопрос казался непринужденным. — Тебя-то что заставило участвовать в этом глупом предприятии? Ты никогда мне не рассказывала.

— И вовсе это не глупое предприятие, ежели благодаря ему я смогу страшно разбогатеть, разве нет? — ответила она с усмешкой. — Надо думать, я тут за тем же, что и все остальные, окромя разве что тебя. Однако ж я заметила, что ты и сама не прочь пособирать лансипу, чего бы ты там ни говорила.

Я рассмеялась, хотя слова ее меня несколько обеспокоили. Я ведь изо всех сил старалась делать то же, что и прочие, чтобы не слишком выделяться.

— Да с чего бы мне отказываться от богатства, когда оно — вот оно, знай бери? — сказала я с вызовом.

— Вот ты сама и ответила на свой вопрос. А теперь или помолчи, или выйди, милочка. В отличие от тебя, я сегодня днем совсем не спала и вся измучилась.

Я прилегла на свою скатанную постель, решив чуток передохнуть, пока Релла не заснет. Это была вторая из шести коротких ночей, и листосборцы по-прежнему то беспрестанно возвращались, то снова уходили, чему я была донельзя благодарна. Приближалась полночь, и в лагере было тихо, когда я встала, как и в прошлый раз, и, нацепив сапоги и плащ, выбралась из палатки.

Луна стояла высоко в небе, полная и яркая, и ночь была удивительно ясной. Я не забыла о Перрине — как и о Марике, — но, несмотря на все опасения, на сердце у меня было легко, словно у маленькой девчонки, мечтающей лишь о диких цветах да ясном летнем дне, или у деревенской девушки, только-только встретившей "свою первую любовь и опьяненной счастьем. Наконец-то я жила в своем сне, и даже призрачная тень смерти не могла приглушить моей радости. Я готова была оторваться от земли и взлететь; мне с трудом приходилось сдерживать себя, чтобы не рассмеяться во весь голос.