Анатолий Радов - Язычник: Там ещё есть надежда [СИ] Страница 50

— А за нашим когда подойти? — спросил ведьмак. — А-то нам за него на копище ещё надо в ночь жертву замолить.

— А к вечеру и подходите, — ответил коваль. — Ежели ещё половину того, что дал, дашь, можно и рукоять удобную бронзой выделать, абы в руке, как литое лежало.

— А что, и можно. Только резанами дам.

— Сгодится, — согласился коваль.

Взяв плату, он извинился, за то, что не может боле гуторить, и снова упрятав меч куда-то в тёмный закуток, вернулся к работе.

— А как звать-то тебя? — крикнул ведьмак вглубь кузницы, когда коваль принялся мехами нагонять температуру в горниле. Тот повернулся, и улыбнувшись, выкрикнул в ответ:

— Людота. Людотой мамка нарекла.

16

— Славный коваль, — проговорил ведьмак, когда стали отходить от кузницы. — Если он такие мечи станет мастерить, то через лето-два молва о нём и до Киева долетит. Не видал я ещё таких клинков на Руси.

— А какое отношение тут серебра к золоту? — спросил Вечеслав, не в силах отделаться от призрачной надежды купить увиденный меч.

— А чего эт ты? — ведьмак улыбнулся. — Загорелось?

— Дак ведь меч стоящий, как не загореться? Хотя, еще дня четыре назад мне бы наплевать на него было, наверное.

— Хм, это у тебя что-то вроде переоценки ценностей произошло. Так, щас припомню, примерно один к десяти теперь. Отношение иногда изменяется, в зависимости оттого, где полюдьевый товар сбывают. Если грекам, то те золотом платят, если арабам, то серебром. Во время полюдья не только ведь дань собирается, но и скупается по дешёвке дополнительно и мёд, и воск, и зерно… Да всё скупается. Чем больше взял задёшево, тем больше навара, а стало быть, в следующее лето больше скупят товара и больше денег осядет по весям. Вот такой вот круговорот.

— Значит, три кило золота — это будет тридцать кило серебра? — стал подсчитывать Вечеслав, которого вся эта история с полюдьем не особо интересовала. — Охренеть! Это чего тут, все миллионеры получается, что можно такие цены гнуть? У меня дома если грамм тридцать золота наберётся, то это хорошо, а из серебра только ложки старые бабушкины, две штуки. А украшений и нету. Не носит Маша серебра.

— Так он и не для продажи цену назвал, а имел ввиду, что и за столько не продаст. Так оно, конечно, пятьдесят гривен кун получается. Простой людин не купит, само собой.

— И заработать я так понимаю, столько не вариант, да?

— Ну, землепашеством точно нет. А вот пару раз в набеги походить, тогда заработаешь.

— На кого в набеги? — удивился Вечеслав. — В какие-такие набеги ты пойти предлагаешь? Не, такое не покатит. Ты лучше объясни, каким тут честным путём можно пятьдесят гривен этих кунных раздобыть. Это я к тому, что вдруг всё же через портал получиться вернуться, тогда ж, наверное, и меч можно с собою…

— А вон и изба нужная, — быстренько перебил ведьмак, видимо среагировав на слово «портал». — Гляди-ка, и Прокопыч вон под холстиной нас дожидается.

Кузьма Прокопыч и действительно сидел за столом, над которым навесом была натянута бежевого цвета холстина. Приближающихся гостей он не видел, по той простой причине, что посиделки в теньке сморили его, и потому голова дремал, с полагающейся ему величавостью сложив руки на груди.

— Кузьма Прокопыч, — громко позвал ведьмак, остановившись в паре шагов от него.

Тот вздрогнул, открыл глаза, и пару секунд разморённо и ничего не соображая, глядел прямо перед собой. Наконец, на его лице появилось осознанное выражение.

— Ох-хо, — тут же завздыхал он, подаваясь вперёд и легонько покачиваясь при этом из стороны в сторону. — Фух, эха, тяжко. Эт вздремнул я не к добру по солнцепёку. Полуденнице* на радость токмо. Таперича весь день в висках колоть буде.

Он указал рукою на скамью.

— Садитесь, гости дорогие, отобедаем.

— Да мы уже у Добряша ушицей отобедали, — отказался ведьмак, но Кузьма Прокопыч пропустил его отказ мимо ушей.

— Нюшка! Неси кичку[*]! — прокричал он, обернувшись к избе и снова переведя взгляд на гостей, принялся быстро объяснять. — Ушица, то ушица, а у меня к обеду кичка печённая. Сын мой младшой, Васька, давеча двух на озере подбил срезнями*, так что пожалуйте гости к столу. Мы сейчас и кваску хмельного отопьём. Прохладенного, из подполу.

Выскочившая из избы Нюша, судя по возрасту, скорее всего, дочь головы, если, конечно, не сыновья жена, поставила насредину стола деревянное блюдо с уткой, и тут же убежала обратно, видимо за кваском. От запаха пропечённого птичьего мяса и от вида тёмной, и уж точно, хрустящей корочки, сами по себе потекли слюнки.

— Кузьма Прокопыч, а как же потворник? Он же ж, вроде как, запретил вам хмельного? — через силу оторвав взгляд от аппетитной дичи, ведьмак взглянул на хозяина с ухмылочкой.

— Дак жарынь какая стоит, — не смутился голова. — В такую жарынь разе ж можно без кваска?

— Ну, так ведь для того и не хмельной делают.

— Так нема, вчера в вечеру весь выпили, — не моргнув, проговорил голова, и тут же добавил, словно опережая. — И березовицу выпили. Ну, Нюшка, тебя токмо за смертью посылать.

— Скажете тоже, — обижено ответила Нюша, ставя рядом с блюдом кувшин и три деревянные кружки.

Голова с прищуром взглянул на сосуд с хмельным напитком внутри, и хлопнув в ладоши, взялся наполнять кружки.

— Таперича птица, — стал объяснять он по ходу этого действия, — Токмо с охоты у нас бывает. А та, что мы растили, вся тем летом передохла. Какая зараза к ней привязалась, не скажу. Токмо богам то ведомо. Но за два дня ни одной по всей веси не осталося. Ну, то не страшно. Старики сказывают, бывало такое уже на их веку. На ту вёсну сызнова заведём, а по осени уже и посчитаем, — голова улыбнулся. — Так чего ж, славяне, опрокинем за весь нашу, абы росла и крепла?

Подняв кружку, и подождав, пока то же самое проделают гости, голова жадно опустошил её.

— Фу-ух. Ну, так, как вам весь наша, как люди? — спросил он, ставя пустую кружку на стол, и отламывая от утки крыло. — Я уж сегодня крылышками сытовать буду, а лучшее гостям. Вам-то и путь ещё держать, так что берите окороки.

— Весь, как весь, — уклончиво ответил ведьмак, тянясь к пропечённой ножке. — И хорошее имеется, и недочёты тоже.

— Какие-такие недочёты? — взгляд головы стал заинтересованнее. — Эт ты расскажи, мил-человек, поделись мудростью.

— Ну, вот хотя бы речка перед весью.

— Ты о Серебрянке молвишь?

— Да мне ж почём знать, как вы её зовёте. Так вот, чего бы этот берег, который к веси притулен, не поднять землицей на пару саженей мерных[*]?