Чигиринская Ольга - Дело земли Страница 50

Кому выгодно было скрыть за чествованиями победы над Монахом-Пропойцей вопрос о таинственной богине и ее служителях из народа цутигумо? Кто был тот луноликий они с повадкой вельможи, которому Цуна отрубил руку? Следы вели в усадьбу Хорикава, где проживали братья-министры и малолетний принц Морихира. Одного из братьев постоянно видели во дворце, другой же все время недужил. Что болит у недужного брата? И человек ли второй? Он ездит по городу белым днем — но что с того? Ведь они, прожив долгий срок, могут без страха выходить на солнце, подобно тому как лиса, отрастив девятый хвост, получает возможность обращаться в человека, не прибегая к сложному колдовству.

Райко как-то мельком увидел господина Великого Министра за игрой в хамагури. Обе руки у господина были на месте, а играли поздней ночью. Райко вглядывался в белое лицо — и порой ему казалось, что это он и есть, демон с проспекта Судзаку, в другой же раз — нет, ничего общего. Белые лица здесь у всех, у всех наведенные черные брови, и у большинства в движениях — отточенное совершенство…

Подступал вечер. Райко сменился со стражи и намеревался час-другой вздремнуть в своей каморке перед ночным вызовом к государю. Ожидавший его Садамицу с почтением подал рис, печеные грибы и сакэ, а затем — письма.

Надо сказать, что с тех пор как весть о подвиге Райко по столице пронеслась, ему начали писать дамы. Только вот отвечать им почему-то не хотелось. В чем причина, Райко не понимал, а посоветоваться ему было не с кем — его люди сами были в таких делах неопытны, а ответ господина Хиромасы Райко мог себе представить и так.

Райко перебрал ворох разноцветной бумаги и с бьющимся сердцем выдернул из него голубенький листок, надписанный знакомым уже почерком.

«Сколько уже раз я в волнении и трепете ждала от вас ответных писем! Но поверьте, ответа на это письмо я с особенным волнением буду ждать, потому что намереваюсь сообщить вам тайну, которая для вас, может быть, уже не тайна. Но если вы прежде не догадывались, прошу вас — помилуйте несчастную, которая, еще вас не зная, но уже любя, решилась на страшное дело, когда ваш слуга принес моей соседке письмо от вас. Дама Кагэро считается третьей красавицей в Столице, и я в ее тени — как маленький побег в тени цветущей павлонии. Вы бы и не заметили меня, появись я с нею радом. Да вы уже давно поняли, наверное — я не та, за кого выдаю себя. Ах, как страшно мне это писать — видите, поплыла тушь, у меня дрогнула рука? Наверное, добравшись до этого места, вы скажете себе: что за девица: бесцеремонная, да еще и неряха! Надо бы перебелить это письмо — но поверьте, я не в силах дважды заставить себя вывести эти слова: я не та, за кого себя выдавала. Это ужасно. Я читала ваши пылкие признания даме Кагэро и думала — это краденое, это мне принадлежать не должно. Если вы теперь отвергнете меня — я, наверное, все-таки не умру от печали, и моя боль будет не более чем заслуженной карой за мой грех, но все же утром, спрашивая себя „зачем жить“, я не смогу дать себе иного ответа, нежели „для отца“. Поверьте, если меня и можно оправдать — то разве только тем, что не праздное любопытство толкнуло меня на этот шаг, а моя к вам любовь.

Ведь и лягушка,Любуясь лунным светом,НадеетсяПускай лишь отражения в воде —Но все-таки коснуться.

Умоляю вас, каким бы ни был ответ — дать его как можно скорее. Если вы меня отвергнете — а я знаю, что так и будет, вы ведь влюблены в даму Кагэро — это все же лучше, чем мучиться неизвестностью.

Весенний снежок в тени павлонии…»

Бедная барышня. А все из-за того, что он решил продолжать игру и не сказал прямо, что разгадал ее обман. Но больше он уж не будет ее морочить.

— Садамицу, дай письменный прибор.

— Вы бы поели сначала, — вздохнул самурай.

Пока Садамицу растирал тушь, Райко, не чувствуя вкуса, опустошил поднос, а потом тщательно вымыл и вытер руки. Приготовил листок бумаги. Взял кисть. Бросил мимолетный взгляд на рассыпанный ворох цветных листков, улыбнулся и начал:

«Получив ваше письмо, я не посмел упрекать вас ни единым словом, но упрекал единственно себя — за жестокость. Я уже давно понял, что отвечает мне не дама Кагэро — и должен сделать встречное признание: переписку с нею я затеял не от большой любви, но от большой глупости.

Сейчас передо мной рассыпаны письма, подобные летним цветам и видом и ароматом. Не так давно я читал их — но теперь могу, не раскрывая, предсказать, что в любом из них, не хуже Абэ-но Сэймэя. Они составлены по правилам хорошего тона и полны самых изысканных стихов — и оттого все одинаковы. Ни одной из дам не пришло бы в голову написать о лягушке в пруду — потому что сейчас еще весна, а о лягушках должно писать летом. Но самое главное — ни одна из них не писала мне тогда, когда я был еще безвестен, и милость Государя не пролилась на меня подобно солнцу. Когда я рискнул обратить свои слова к прославленной даме Кагэро, я был похож на них. Меня привлекала не душа человека, но земная слава. Несомненно, дама Кагэро обладает прекрасной душой, ибо ее стихи полны и чувства, и благородного изящества — но я, хоть и облечен по высочайшей милости в придворные одежды, остался в душе не более чем простым камешком в опоре хризантемового трона. И внимание девушки, к этому простому камешку, а не к парче, в которую он завернут, обращенное, мне много ценнее снисхождения прославленной красавицы, даже такой, как дама Кагэро.

Приходит солнце — и уходит тень.Доверившись лучам, снежок в тениРастает, чтобы с родникомВ один поток веселыйСлиться.»

Последние две строчки были более чем смелыми, но Райко уже понял, что имеет дело с дочерью воина, заслуживающей только откровенности. Что ж, ему давно намекали, что пора бы жениться. Жене человека из воинского рода пристали и ум, и честность, и отвага. А ведь для того, чтобы написать ему первой, этой отваги потребовалось немало. Человек злой или неловкий мог бы не только посмеяться над ее чувствами, но и жизнь ее разрушить…

Райко свернул письмо и сложил его в рукав. Письма от дамы Снежок приносил юный куродо — а ответные письма Райко тихонечко передавал одной девочке-пажу, очаровательному созданию лет двенадцати. Садамицу попытался как-то проследить за куродо, но не преуспел: юноша скрылся в воротах внутреннего круга стен Запретного Города, куда Садамицу не пускали. Перехватывать же мальчика силой Райко запретил: если и без того скоро все выяснится, зачем расстраивать девушку грубым обращением с ее слугами? Если бы Райко не был почти намертво привязан к особе Тэнно, он бы давно уже узнал все и так, не обижая верных слуг дамы. Хорош бы он был начальник городской стражи — в маленьком квартале юную барышню не найти…