Леди, которая любила лошадей (СИ) - Демина Карина Страница 52

Руки подобрали поводья.

Константин Львович в седло взлетел, а Марья… дважды обошла соловую кобылку, которую обычно брал Аким. Кобылка отличалась смирным нравом и необычайною покладистостью, но Марья, похоже, ей не слишком доверяла.

Тяжко вздохнув, она пробормотала:

- Два года… за то, что верхом поеду… два года оперы…

Вещерского стало жаль.

Немного.

Глава 28

Женщина, которую Аполлон почтительно именовал матушкой, несомненно, когда-то была красива. И мутный свет подчеркивал, что красота эта осталась в прошлом. Оплыло лицо, изящные некогда черты его давно уж утратили изящество. Раздобрела, расползлась фигура. Наметился второй подбородок.

И морщины появились.

И вся-то она сама была если не стара, то близка к тому возрасту, который принято именовать почтенным.

- Доброго дня, господа, - голос ее был тих и печален, а взгляд преисполнен неизбывной тоски. И Демьян подумал, что уж от нее-то не ожидал подобного. – Вижу, что все ж не утерпели…

Она вздохнула.

И сняла перчатки.

Коснулась виска, слегка поморщившись.

- Мигрень замаяла… совершенно… видать, погода поменяется. Ныне-то тепло…

- В этом году погода вовсе радует, - светским тоном поддержал беседу Вещерский. – В прошлом было куда как хуже. Дожди, помнится, шли постоянно…

- Не люблю дождь, - сказала Ефимия Гавриловна. – Кости ныть начинают, особенно ребра. Знаете, вот со временем понимаешь, что истинная память, она в теле живет, что годы могут пройти, разум отпустит, а тело… тело нет…

Она прошлась по комнате, тяжко ступая, и стало очевидно, что именно эта, неуклюжая, вразвалку, походка ей и близка.

- Матушка, - Аполлон Иннокентьевич поспешил поставить стул. Старый, слегка облезлый, что не укрылось от внимания купчихи. И та поморщилась.

- Я же тебе говорила, чтоб порядок навел…

- Я и навел, как умел, матушка… а он сказал, что вы от меня избавиться желаете, - поспешил наябедничать Аполлон, и как-то получилось совсем уж по-детски. – А еще он с ними говорил! И рассказывал! И в шкатулку лез… косточки видел!

- Трогал? – поинтересовалась Ефимия Гавриловна.

- Нет, - Сенька покачал головой и подобрался.

А ведь боится.

Он, честный вор, не раз маравший руки кровью, действительно боится этой тихой немолодой уже женщины, которая просто сидит и смотрит.

И оружия при ней нет.

Разве что ридикюль. А в дамском ридикюле, как подсказывает опыт, не один револьвер потерять можно. Тот же, что был при Ефимии Гавриловне, отличался немалыми размерами. И поставив его на колени, она придерживала обеими руками.

- И правильно… если трогать всякое, этак и рук лишиться недолго, - вздохнула она. – А ты, друг, не беспокойся… как я от тебя избавиться могу? Без тебя в нашем деле никак не обойтись.

Теперь ее голос звучал мягко, ласково.

И вправду матушка, что с сыном своим беседует, успокаивая. Протянув руку, она даже погладила склоненную голову Аполлона.

- У нас с тобой есть куда таланты приложить… скоро княжна Радковская-Кевич лишится, что сестры, что мужа ее… здоровьицем с переживаний ослабнет. И надо будет поддержать несчастную. Справишься?

- Конечно, матушка… я не подведу…

- Не подведи, не подведи… - кивнула Ефимия Гавриловна и обратила свой взгляд на княжича. Усмехнулась этак, показывая, что видит его, Вещерского, как он есть, со всеми сомнениями, с хитростями, которые не помогут. – Самоуверенность не одного человека сгубила. И мне право слово жаль, княже, что и вас придется… но, видать, судьба такая.

Она тяжко вздохнула, и покатые плечи опустились, шея же вытянулась совершенно по-гусиному, стали видны, что жилы на этой шее, что неровные полосы загару, что зоб, выдававшийся вперед этаким мешком.

- Как вы в это вляпались? – поинтересовался Вещерский, а Ефимия Гавриловна лишь рукой махнула.

- Это из-за дочери, я так думаю, - Демьян устал молчать. – Она на вас ничуть-то не похожа… в отца пошла, верно?

- И кто у нас отец? – осведомился Вещерский.

- Адольф Азонский. Он же Серп.

- Надо же… сообразительный, - нижняя челюсть Ефимии Гавриловны выдвинулась, а на лице появилось премрачное выражение. – Но и ладно… так оно даже лучше будет.

Она кивнула, соглашаясь со сказанным.

- Определенно лучше…

- Когда вы его встретили? – Демьян попытался ухватить взгляд мутноватых больных глаз. – Вы тогда уже были замужем? Но неудачно, верно? Ваш супруг оказался вовсе не тем человеком, с которым следовало связывать жизнь…

- Ишь ты… красиво поешь, - согласилась Ефимия Гавриловна. – Сволочью он был. Первостатеннейшей. Но разве сироте есть из чего выбирать? Особенно, если до того совсем иное предлагали, да… все больше в содержанки. А он замуж… я и пошла… как же - купец… надоело копейки считать.

Из ридикюля появился платочек, в который Ефимия Гавриловна громко высморкалась.

- Он-то сперва ласковым был даже… недолго… потом уж… эх, тяжка бабья доля…

- Вы его убили? – спросил Вещерский, разглядывая женщину с немалым интересом.

- А если и так, то что? – Ефимия Гавриловна платок убрала. – Скотиной был… чем дальше, тем хуже… играл, проигрывался, а я виноватая… и ладно бы только меня, но…

Она прикусила губу.

- Вы были в положении, - Демьян вдруг ясно и четко увидел историю чужой искалеченной жизни. – И вовсе не от мужа. Вы завели любовника, верно, сперва желая просто отомстить за обиду.

- Да не месть… просто… он все орал, что я потаскуха, хотя никогда-то не позволяла себе не то, что заговорить, глянуть на кого другого. А после уж решила, что пускай за дело, пускай… он хорошим был, мой Долюшка, добрым… он жалел меня. Когда же…

- Вы сразу поняли, что ребенок, скорее всего, не будет похож на супруга, верно?

- У него французска была. Вылечить вылечили, а вот детей сказали, что не будет… он бы, узнай, что я непраздна, забил бы. Так что… пришлось решать проблему.

Она грузно повернулась к Сеньке и велела:

- Иди экипаж готовь.

- Но… как вы…

- Справлюсь, чай не впервой. Да и княжич бузить не станет, он у нас ответственный. Не захочет, небось, чтоб в Гезлёве бонба случилась. А то ж людишки пострадают… оно нехорошо, когда людишки страдают. Верно, княже? Они-то к нашим делам непричастные…

Бомба?

Врет? Или… бомбы были, а с нее, безумицы, станется использовать бомбы, и вовсе не для того, чтобы Вещерского удержать. Хотя и для того сгодятся.

- А пукалку свою сюда подай, - велела Ефимия Гавриловна. - Подай, говорю!

Сенька молча протянул пистоль.

- Ты же, голубчик, сейчас письмецо отнесешь… сам отнеси, - искомое письмецо, несколько помятое, появилось из ридикюля. – Вот во Вдовий дом. Скажи, что княжне Вещерской… хотя погодь…

Она указала оттопыренным мизинцем на Вещерского.

- Сними с него цацку какую…

Аполлон, получивший поручение, придвинулся к княжичу бочком, тот же поднял руки, сунул под воротничок и вытянул цепочку с крестиком.

- Не порви и не потеряй, - велел строго, цепочку эту протянувши. И разом потеряв интерес к человечку ничтожному, каким и был Аполлон, обратился к купчихе. - И что вам от моей жены надобно?

- Деньги. Иди, Полечка, иди… и на конюшни возвертайся, ясно?

Аполлон письмо, в которое крестик сунули, взял осторожно, словно ожидая подвоха от этого вот клочка бумаги. Но принял. И поклонился. И попятился, не сводя взгляда с Ефимии Гавриловны.

- Не убивала я его… ясно же ж было, что коли вдруг, то вдову и обвиноватят. Небось сродственников у него много и всем хочется от чужого куска хоть крошечку урвать. Нет… Долечка помог… он любил меня.

- Не вас одну, - не удержался Демьян.

На что Ефимия Гавриловна махнула рукой.

- Мужик ведь… свои надобности есть. Да и магик он, я-то вон обыкновенная… да и жизнь такая, как у меня, молодости не добавляет. Только ж в койке возиться – это еще не любить. Он мне помогал. И с Рязиным, чтоб его в аду черти драли, и с делами его… думаете, я сама такая умная, со всем справилась? Меня-то и обвинить пытались, только не сумели… в тот день, как Рязину голову проломили, я у свекровушки гостевала. Жандармы, конечно, пыжились, да только… он же ж уже успел примелькаться в местах непотребных. Вот и сказали, что, мол, дело времени.