Евгений Щепетнов - Охотник Страница 53

Что значат эти слова многоуважаемого богослова и лекаря? Только лишь то, что этот ученый не смог понять суть происходящих процессов, и отослал читателя за разъяснением к богам, зная, что те не снизойдут до ответа смертному существу. Я же утверждаю — пытливый разум может и должен проникать в суть вещей.

По моему скромному разумению, и согласно проведенным мной исследованиям, человек суть сосуд закрытый, стремящийся к равновесию. Если из сосуда отлить немного налитой в нем жидкости, он не будет бежать за кухаркой и требовать наполнить его. Он просто успокоится и останется таким, каков он есть. Пока не попадет в заботливые руки и они не наполнят его новой жидкостью, новой жизнью.

Так и человек — стоит дать толчок, наполнить его магической Силой, направив ее в нужное место, и почувствовав заботу тело тут же начнет процесс восстановления. Все зависит от той силы, которая будет приложена, и от самого организма, к которому приложили силу — насколько оно будет сопротивляться вмешательству.

Увы, некоторые „сосуды“ настолько крепки, настолько сильно сопротивляются воздействию, что маг-лекарь бессилен что-то в них изменить. Только самые сильные, самые опытные, самые умелые маги могут совершать то, что они совершают. Кроме одного — воскрешать мертвых.

Впрочем, о такой богопротивной ворожбе в этом трактате мы говорить не будем, тем более что даже обсуждение подобного колдовства запрещено Коллегией Магического Искусства.

Я не согласен с запретом на обсуждение богопротивной магии мертвых, но вынужден подчиниться запрету, ибо я законопослушный лекарь и должен соблюдать закон.

Потому, от Магии Мертвых мы сейчас перейдем к параграфу: „Лечение болезней, кои наведены злонамеренными действиями колдунов“.

Тема очень важная, в свете десятилетней войны, кою ведет наш Великий Император, обеспечивая работой множество наших коллег.»

Трактат «О природе вещей, и о некоторых вопросах прикладной магии» Индар Гарун, Имперская академия Кайлара, 45796 год от Создания Мира. Гриф: «Для внутреннего пользования, не одобрено для печати» Росчерк поверх: «Департаменту расследований проверить на предмет измены государству» Агент третьего класса Самург.

Насытить мозг магией. Пожелать, чтобы он был здоров! Соединиться, стать частью больного! Что может быть проще? На словах…

«Стань таким, как прежде! Восстановись! Восстановись! Возьми здоровье, возьми Силу!» — бесплотные «щупалы» паутиной опутали мозг девушки, насыщая его жизнью. Мозг, только что покрытый черными пятнами и красными проплешинами, приобретал нормальный вид, запах тлена и гари исчезал, перебиваемый свежим запахом зеленой травы, мокрого луга, запахом леса и ветра.

Верный признак того, что плоть восстанавливается нормально. Если бы нет — лекарь ощущал бы только неприятный запах, только смрад, и чем ближе к к смерти, тем «запах» тлена сильнее. Пока не исчезнет совсем, вместе с душой пациента. Мертвец в магическом пространстве не «пахнет» ничем. Нет души, нет и «запаха».

Сергара уже трясло. Он выдоил себя насухо. Силы оставалось только на то, чтобы закрыть, залечить последнее красное пятнышко на мозге девушки — оно медленно исчезло, растворилось в зеленом сиянии, и лекарь облегченно вздохнул — Все! Сделано! Первый этап пройден. И вроде как успешно.

Сергар-Олег открыл глаза, посмотрел на замерших в ожидании женщин — Маша вытаращила глаза, будто смотрела на представление комедиантов, Зоя была бледна, на губе выступила капелька крови — видимо так закусила, что острые зубы пробили кожу.

Когда Олег повернул голову и пошевелился, Зоя шумно выдохнула и с надеждой спросила:

— Что?! Ну — что?! Не молчи! Говори — что с ней?!

— Жива — Сергар устало вытер лоб трясущейся рукой — Пока жива.

— Что значит — пока?! Почему — пока?! — Зоя схватилась за горло и побелела, хотя казалось — куда больше белеть? И так бледная, как простыня. Впрочем — здешние простыни были гораздо темнее, чем им полагалось быть простыням.

— Эээ… ммм… я неверно выразился — вымученно улыбнулся Сергар, тут же сообразив, что ляпнул и решив, как выкрутиться из ситуации — Я имел в виду — жива, но пока что на прежнем уровне. Мозг ее здоров, но…

— Что — но?! Что — но?! — перебила Зоя, лицо которой исказилось, став некрасивым, злым, неприятным — Ты ничего не сделал?! Почему ты ничего не сделал?! Ведь бабку ты вылечил! А почему ее не вылечил?! Ты… ты…

— Тихо! — вдруг рявкнула Маша, сделавшись властной и холодной — Молчи! Дай ему сказать! Он все сейчас пояснит, правда, Олежа?

— Не зови меня Олежей — хмуро бросил Сергар, потирая лоб, искоса глядя на Зою, стоявшую в изголовии кровати. Женщина сжала кулаки и прижала их к груди, будто боялась что халат распахнется настежь — Не люблю я этого имени. Девушка жива. Мозг у нее сейчас здоров, но ее в мозгу нет.

— Как нет?! Как так может быть — нет?! — снова не выдержала, и хрипло каркнула Зоя — Куда она делась?! Вот же она лежит! Чего ты несешь?! Аферист! Ты — аферист! Что сделал с бабкой?! Вы с ней договорились?! Хотели меня обмануть?! Да я вас!..

— Да заткнись ты, дура! — рявкнула Маша, и схватила за руку Зою, шагнувшую вперед, к лекарю. То ли женщина желала его ударить, то ли хотела вцепиться в лицо похожими на когти пальцами, которые угрожающе растопырила в стороны.

Сергар не склонен был преуменьшать способность разъяренных женщин лишать зрения неосторожных мужчин, впавших у них в немилость, потому был настороже и поспешил все объяснить:

— Я вылечил мозг. Устранил последствия лихорадки. Чему сам удивлен — раньше я этого никогда не делал, а вот теперь смог. Но душа девушки покинула тело. Куда она могла улететь — я не знаю. То есть — в этом теле нет его хозяйки. Тихо, тихо! Не орать!

Сергар постарался, чтобы в голосе не продребезжал звоночек смертельной усталости, и звучал он как можно грознее:

— Молчать! Когда я говорю! Потом будешь орать! Я предупреждал, что может и не получиться! Но ты бегала в истерике и не слушала! Теперь — слушай! Я сделал все, что мог! Если душа все-таки осталась в теле, она спряталась где-то в мозгу. Где-то там, куда я не смог добраться. Потому, что я никогда не делал такой работы, никогда не лечил больных, душа которых спряталась, либо улетела! Ты понимаешь, нет?! Теперь — ты понимаешь? Я не могу прыгнуть выше своего уровня! Я не могу сделать того, что я не могу сделать!

Из Зои будто вынули стержень. Она упала на дочь, завыла, зарыдала, забилась, будто в судорогах. На все это страшно было смотреть — так рыдают по мертвым, так оплакивают то, что дороже всего на свете, и чего никогда уже не вернуть — любимого ребенка, выношенного, вынянченного, памятного до последнего родимого пятнышка на теле, до ямочки на щеках, до ноготка на мизинчике! Нет ничего хуже, чем пережить свое дитя…