Дмитрий Ахметшин - Туда, где седой монгол Страница 53

Очень тщательно они изучили ассортимент, останавливаясь перекусить и выпить воды у каждого шатра, где к радушному хозяину прилагалась радушная хозяйка или радушная старшая дочь. Тем временем один из хозяйских сыновей мчался в табун, чтобы привести новых лошадей, и осмотр повторялся.

И, конечно, везде с ними пытались сторговаться подороже. Одного хорошего коня здесь пытались продать за трёх, а то и за четырёх обычных, и Наран чувствовал, как стремя, на которое он думал пустить на размен, стремительно теряло в весе в кармане.

За него можно было попробовать получить два-три «коня», и Наран хотел выторговать побольше.

«Конями» здесь называли квадратные блестящие пластинки из золота, с выгравированной на одной из сторон голове лошади. Другое дело, что их было довольно мало, «кони» кочевали откуда-то с затерянных в южных песках монетных дворов. Подобным металлом расплачивались с кочевниками за какие-то услуги (как правило за то, что все их верблюды и они сами останутся целыми и с Аллахом проследуют, куда им нужно), и они моментально расходились по рынку. Поэтому, «конём» становилась любая вещь, стоило нанести на неё изображение лошадиной головы. И любую вещь можно было выменять на лошадь — если, конечно, её ценность признавалась другой стороной. Это мог быть шмат по-настоящему хорошего вяленого мяса, седло с металлическими стременами, даже шатёр, на котором нужный знак вышивали белыми нитками.

По правде говоря, любой кочевник предпочёл бы иметь одного настоящего коня, чем десять таких вот пластинок, от которых не было никакого толку в степи. Но здесь, на базаре, они были в порядке вещей.

— Думаешь, не пора ли? — очень туманно заметил Урувай. У него появилась одышка, на шее пот собирался большими каплями. С последнего обеда по верхней губе ползли жирные пятна и пристала веточка душистой травы.

Наран понял. Они были везде, кроме юрты со сломанной повозкой, а кое-где даже по два раза.

Время катилось к вечеру, и степной кот встретил их уже в утеплённом халате, сидя на краю повозки и нянча на коленях двух маленьких дочек. Наран почувствовал на себе его взгляд и вспомнил, как в детстве солнце любило подглядывать за его утренней дрёмой через крошечную дырочку в пологе шатра. Девочки притихли и во все глаза, словно две больших лягушки, уставились на Нарана. Одна даже открыла рот, но будто потеряла дар голоса.

— Ну как? Что-нибудь себе подобрали? — торговец осмотрел усталых Нарана и Урувая с ног до головы и расхохотался. — У вас такой вид, будто на вас самих хорошенько поездили.

Потом внезапно посерьёзнел:

— Думаю, вот этих кляч не будете даже смотреть.

— Вон тот, пегий, довольно интересный, — осторожно сказал Наран.

— Да прекрати завивать мне косы, — буркнул торговец.

Он ссадил дочерей с колен — оставшись без папаши, огромного старого коршуна, которому не может повредить ничего в этом мире, они мгновенно залились слезами и попытались одновременно спрятаться от Нарана друг за друга. Ушёл за шатёр и минуту спустя, ругаясь и бубня себе под нос, вывел на длинной корде сгусток живых, шипящих, словно под дождём, раскалённых углей. Поставил перед опешившими друзьями.

Жеребец был чёрный, с роскошной вороной гривой и глазами цвета чернозёма. Хвост неожиданно короткий для лошади таких размеров и едва доставал до ляжек. Словно маленькая метёлка, он беспрестанно стегал по крупу. К гриве и к хвосту привязаны разноцветные шёлковые ленточки — знак, что это животное священно.

Наран шагнул вперёд, и конь показал розовые дёсны. В ответ Наран продемонстрировал свои дёсны.

— Этот конь особенный, — сказал тем временем мужчина, — Видишь, какое раздутое у него брюхо? Присмотрись в темноте, и ты увидишь, как тлеют там угли. Не подноси к его ноздрям огонь — сгоришь заживо, как сухая солома. На этом коне когда-то ездил бог западных лесных пожаров.

— Расскажи об этом поподробнее, — зачаровано попросил Наран.

Про степные пожары он знал, но словосочетание «лесной пожар» звучало очень необычно.

Степной кот издал смешок.

— На западе за горной грядой на много дней пути ты можешь не встретить голого участка степи. Словно волосами, она заросла лесом. Был один засушливый год — какой именно, никто точно не помнит, — когда пересохли в той стороне все ручьи и даже крупные речки показали розовый песчаный язык. Когда листва с деревьев падала, словно ночные бабочки, застигнутые громом. Люди там жили в землянках и разводили овец. И вот однажды язык огня из чьей-то трубы лизнул ветви старого, рассохшегося дуба, и начался пожар. Он перекидывался с одного дерева на другое, бежал по земле, превращая разную падь в золу.

Жители землянок сварились в своих жилищах, как завёрнутые в глину корнеплоды. Выгорали до самых корней целые леса, и местные кочевники, зовущие себя туркменами, которые вели свои стада на ту землю, чтобы напоить их и накормить, застыли в ужасе, увидев бесконечные чёрные поля и смог, вздыбивший свою шкуру, как большой кот.

— Правда, что лес — это когда много-много деревьев? — помолчав, спросил Наран. — Так много, что из-под них небо кажется почти счищенной с дикой моркови кожурой?

— Правда, правда, — торговец постучал пальцами по колену. — Говорят, листья растут там даже в бороде местных жителей… слушай дальше. Привлечённые громким детским плачем, кочевники подошли к самой границе пожарища, туда, где огонь затих, потому что вокруг нечему было гореть. «Откуда там ребёнок?» — спрашивали они друг друга. — «Как там кто-то вообще мог выжить?»

И действительно, никого не нашли. Однако плач не прекращался, птичьими криками и скрипом невидимых деревьев он разносился по округе.

Кочевники решили, что это плачет дитя огня, потому что ничего живого не могло там остаться, а плачет оно, потому что голодно, а гореть больше нечему. Молодой бог, плод, который родился из всего того, что пожрал огонь. Они поклонились ему, оказали ему почести и подарили лучшего жеребца из своего стада. Трое женщин завели его в глубь пепелища и сами погибли там, превратившись на горячей земле в обугленные куски мяса. Обратно жеребец вышел уже сам, такой, каким ты видишь его сейчас. Ведь боги не умирают, пока есть те, кто им поклоняются. Туркмены решили, что им нужен могущественный бог, который родился из очищающего пламени. Этому коню они долгое время поклонялись, как своему единственному покровителю.

— И как же он оказался здесь, у тебя?

Разглядывая жеребца, Наран взял повод и отступил на пару шагов. Конь, почуяв свободу, махнул головой, но его тут же ухватил торговец.

— Не бойся, — усмехнулся он. — Огненного бога больше нет у него на спине. В своём поклонении те люди почти забыли Тенгри, и не замечали, как хмурится над головами его лицо. Они думали, что их новоявленный идол спасёт их от любой напасти.