Виктор Демуров - Зарницы грозы Страница 55

Закрепиться в Лукоморье заморцам не удавалось. Не все горожане вняли приказу сложить оружие. То тут, то там вспыхивали мятежи. Русичи наловчились бить летучих обезьян из больших самодельных ручниц. Мастерили гром-камни, набитые железными обрезками. Ставили ловушки с приманкой — хоть и сообразительные, обезьяны не обладали разумом или речью. Ошейники делали их живучими, но все же не бессмертными. К тому же, весь о коте-людоеде быстро облетела город. Микки Маус мог скрыть гибель Хеллион для Заморья, но не от русичей. Многие быстро догадались, что это за «кот». Если бы Баюн вышел из укрытия, его бы приютил теперь любой дом. Но рысь оставался, горюя по Ягжаль и никому не веря.

Мало-помалу Баюн стал нападать на заморцев сам. Всякий страх у него исчез. Он прятался в засаде, ожидая, пока пройдет одинокий враг, набрасывался со спины и загрызал, как волк овцу. Несколько раз его чуть не убивали. На боках и груди появились шрамы. Кто-то сочинил сказ про ужасного кота, что живет на железном столбе, питается человечиной, обращает в камень взглядом и тому подобная чушь. В голове Баюна все перемешалось. Одиночество делало ему только хуже. Он хотел найти Федота-стрельца, но его дом был слишком далеко, а обезьяны теперь кружили над городом день и ночь.

До Кощея доходили радостные вести: запад поддается. Приток бойцов туда иссяк, и аламаннцы остались с Авалоном один на один. Юг Тридевятого все еще держался твердо, русичам на помощь пришли рати царя Раваны, но заморцы были уверены, что это ненадолго. Для того, чтобы отвлечь Равану, расшевелили берендейские княжества. Союз, заключенный против сил Заморья, казалось, рассыпается на глазах.

От Микки Мауса прибыло два приказа. Первый — собрать все, какие есть, молодильные яблоки и отправить с летучими обезьянами. Кроме Тридевятого, этих яблок больше нигде не росло. Дадон торговал ими за баснословную цену, Горох отдавал задешево, а Финист запретил вывозить из страны. Запрет больше всех разозлил дряхлых колдунов и ведьм Заморья и королевств, которые жили от яблока к яблоку, потому что постоянная волшба истощала их тела. Второй приказ — спуститься в подземелья под Лукоморьем, разыскать Змея Горыныча, и понять, как его можно вывести оттуда, не снимая оков.

— Волх, я гибну. Будь ты проклят.

Скимен отступал. Балор, чуя, что противник слабеет, уже снова вторгся на землю Муспельхейма, прижимая аламаннского льва к реке Смуродине.

— Стой, идиот! — озлился Волх. — Вытерпи, я соберусь с силами!

Бой демонов быстр по их меркам, хоть на земле и может занимать месяцы и годы. Разящий пересек огненный окиян молниеносно. Его волевые клинья взрезали Волху грудь, едва-едва не достав до сердца. Уворотливость спасла демона русичей, хотя крови он потерял изрядно. Помог и Муруган, заслонил все-таки вовремя. Очнулся, мыслитель, Свет его за морду. Заморский демон вздыбил щупальца, но эту атаку уже отбили вместе, и снова, на краткий миг, что для поверхности длится неделями, застыли, напряженно следя за врагом.

— Есть идеи? — спросил Чи-Ю. Он чувствовал себя в относительной безопасности, но понимал, что это долго не продлится.

Есть, подумал Волх, швырнуть тебя ему в пасть и выиграть время.

«Нава!» взревел он. «Что происходит?»

«Все по плану», услужливо ответил первосвященник Навьего царства. «Мы перегруппировываемся. Новые цистерны на подходе».

«Где Финист?»

Но тут Волх уже и сам почувствовал ответ.

Столица Заморья была гигантским городом, и все же люди плотной толпой заполняли ее улицы. Первое, что бросилось Оскару в глаза — здесь не было обычных для сборищ злости, торжественности, готовности вступить в бой со стрелками в любой момент. Народ шутил, смеялся, смотрел карнавальные шествия или устраивал их сам. Пахло леденцами, жареными зернами, сладкой водой, как на празднике. Стояли шатры и распряженные фургоны, будто в город прибыл огромный цыганский табор. Девушки ходили простоволосыми, несмотря даже на морозец. Никто не смущался просто подойти к незнакомцу и заговорить с ним по-дружески.

А по обочинам стояли, держа оружие наизготовку, хмурые и напряженные стрелки. Их мрачные лица, их молчание и повязки с розой в кресте казались здесь чужими. Увидев длинные ряды стражей, Оскар поначалу спрятался в глубине повозки, но Джинджер вытащила его за руку:

— Не бойтесь! Сейчас они ничего нам не сделают. Здесь очень много беспечатных.

Тото вскочил на облучок, махая хвостом, и втянул воздух.

— Чуете? — тявкнул он. — Свет!

— У нас нет такого носа, как у тебя. — Но Оскар чуял сердцем. Что бы ни было это за чудо, ради которого он приехал в Метрополис, оно находилось здесь.

Найдя свободное место, Джинджер остановила повозку и выпрягла лошадь.

— Пойдете со мной? — спросила она Оскара. — Или будете искать себе компанию по душе?

— Я не знаю. Наверное...

— Найдем по душе, — влез Тото. — Спасибо!

— Пожалуйста. — Женщина тепло улыбнулась Гудвину Зет. — Удачи вам. Прощайте.

— Вот что ты сделал? — Оскар смотрел, как Джинджер нырнула в толпу и пропала. — У нас хотя бы было, где спать...

— Найдем, — беспечно ответил песик.

— Ты уверен?

— Я знаю! Брось ты задумываться, просто иди!

Следуя за Тото, Оскар позволил толпе себя увлечь. Он поймал себя на том, что смотрит людям на правые руки. Здесь и вправду было множество беспечатных, никак это не скрывающих.

— Кто главный? — спросил Оскар пробегавшего мимо мальчишку.

— Что, мистер?

— Кто у вас главный? Что мы все должны делать?

— Главный? — изумился мальчишка и расхохотался. — Да вы нездешний никак!

— Но что надо делать?

— Ничего! — Парень помахал Гудвину Зет и побежал дальше.

— Не «ничего», а скорее «что хочется», — сказал голос из-за плеча. — Мы пришли сюда, следуя за чувствами, а не за разумом. Они и подскажут нам действия, когда придет время. А сейчас мы должны пребывать здесь в единстве и мире, назло Отцу, Верховному совету, Семье и всем их слугам.

— Страшила! — Оскар обнял старого друга. — Как ты меня нашел?

— Я и не искал, — отозвался тот.

— Ты один? — спросил требовательно песик, стукнув чучело лапой по сапогу. Страшила был в прошлом стрелком — вернее, созданием стрелков, живой куклой, поставленной охранять ночные улицы. В его голову зашили бумажку с оживляющим заклинанием, и пока эта голова оставалась целой, Страшила был неубиваем. Его туловище можно было хоть распустить на соломинки и скормить козам. Стрелки хотели, чтобы страж брался за задания, противные прочим своей жестокостью. Но даже голем оказался человечнее людей, бросив оружие и сбежав.