Анна Чарова - Флиртующая с демонами Страница 56

— Ну, веди, Сусанин, — повернулась я к лаборанту. — Показывай свою среду обитания.

У Вовы оказался такой же магнитный ключ, как и у Цезаря, и я задумалась, а полагается ли мне аналогичный? Или, может, мой лежит в папочке с ИНСТРУКЦИЕЙ? Но мы уже поднимались по лестнице, и я махнула рукой: потом посмотрю.

— Ты говорила про какую-то печать, — напомнил по дороге Вова. — Вы запомнили ее? Если Да, то определить иерарха, организовавшего нападение, очень просто. Гектор знает наизусть все печати, а также демонские чины, их регалии и полномочия.

— У демонов есть полномочия? — заинтересовалась я.

— Да. Ну не то чтобы полномочия, скорее сферы влияния. Они определяют способности и возможности высшего демона. Кто на вас напал?

Мы поднялись на шестой этаж и свернули в пустынный коридор.

— Не определили. То ли Гектор ваш не все печати помнит, то ли это какой-то новый демон. Или новая печать — такое может быть, что какой-нибудь демон старую печать упразднил и завел другую?

— Нет! — Вова был даже как-то шокирован моим предположением. — Печать — это что-то вроде энергетического клейма, которое демон получает при рождении!

— Ну хорошо, значит, нет, — я не стала особенно переживать из-за проявленного невежества. Во-первых, я действительно не знала, во-вторых… все-таки это Вова, перед ним не стыдно. Когда он не смущался и не краснел, то с ним отлично можно было разговаривать. — А как демоны рождаются?

— Никто не знает, — Вова распахнул очередную железную дверь. — Ну, вот мы и пришли.

— Ух ты!

Оранжерея, имевшая треугольную форму, впечатляла. Она занимала половину всей крыши, ту, что выходила во двор, видимо, чтобы не привлекать внимания. Сквозь стеклянный купол я видела противоположный угол Института, дома и черное, в звездах, небо.

— Ух ты, — повторила я тише и прошла по узкому коридорчику между стеллажами.

— Нравится? — в голосе лаборанта слышалась гордость. — Может, свет включить?

— Не надо, так лучше. Тут классно! Это что, твоя работа? Ты тут все устроил?

— Почти все, — признался Вова.

Оранжерея была погружена в темноту. На стеллажах стояли поддоны с землей, густо заросшие травой. И тут и там между листьями сияли лампочки — совсем крохотные, вроде светлячков. Стойки стеллажей почти тонули в темноте, а листья слегка подсвечивались, все вместе создавало волшебное впечатление. И звездное небо вверху, и раскинувшийся передо мною город… Я застыла на краю оранжереи, всматриваясь в панораму ночного Питера. Я словно плыла над крышами в стеклянном шаре в сказочном сне.

— Вова, да ты поэт, — прошептала я, завороженная этой невероятной красотой.

Вова встал рядом.

— Я очень люблю приходить сюда вечером и смотреть, — признался он. — Здорово, да?

— Обалденно!

— Ты тоже можешь приходить, когда захочешь, — предложил Вова.

— Правда? Спасибо! Обязательно приду. Здесь невероятно! — Я обернулась и быстро обняла его. В горле защипало. — Это просто царский подарок.

Наверное, лицо у Вовы стало как аварийная лампа, хорошо, что я не вижу. Мне было все равно, что я опять вогнала его в краску, потому что требовалось выпустить переполнявшие меня чувства. Лаборант заслужил благодарность, пусть теперь переваривает.

Вова закашлялся. Я подняла голову. То ли стеклянный купол так искажал восприятие, то ли это свойство петербургского неба — но мне показалось, что над головой раскинулось что-то вроде прозрачного шатра, практически неразличимого глазом — как будто по стеклу стекала вода, и струи взблескивали иногда в свете фонарей. Только хотела спросить у Вовы, что это за интересный эффект, как с неба сорвалась звезда. Но не успела я загадать желание, даже подумать об этом, — звезда выросла, стремительно приближаясь. За ней тянулся световой хвост.

В следующий момент звезда врезалась в водяной шатер. Раздался звон, от которого свело зубы, здание Института содрогнулось. Конечно, на самом деле шатер совсем не был водяным, но иллюзия — почти полная!

И сразу завыла тревожная сирена.

Мы подпрыгнули, схватились за руки.

— Что это?! — воскликнула я.

У Вовы зуб на зуб не попадал.

— Я н-не знаю, — пробормотал он. — То есть… это сирена.

— Я догадалась! Но что она означает?

Еще одна звезда врезалась в шатер, и мне удалось заметить, что она не сорвалась с неба, а взлетела с соседней крыши. Кто-то стрелял оттуда по Институту? Чем? Почему снаряды разрываются где-то над головой, не долетая до крыши? И что это за шатер?

— Я н-не знаю… То есть… о таком говорится в Инструкции, п-пункт двадцать седьмой, но я н-не помню…

Институт опять вздрогнул, и меня тоже пробрала дрожь. Что должно произойти, чтобы огромное здание отреагировало? Не меньше чем землетрясение!

Нестерпимый вой сирены стих, и металлический голос прозвучал откуда-то сзади:

— Тревога! Всем сотрудникам срочно собраться в зале заседаний! Повторяю: тревога…

Мы с Вовой бросились к лестнице.

4

Зал заседаний находился на втором этаже, и это действительно был зал, хоть балы устраивай. Огромные потолки с лепниной, высокие окна плотно зашторены… Но внутри не темно: почти все пространство зала занимала светящаяся голограмма. Я ахнула, узнав в ней изображение «водяного шатра».

Появились Вахтанг с Цезарем. Мы с Вовой стояли под голограммой, задрав головы. В прозрачных струях то тут, то там расцветали яркие пятна, и каждый раз здание Института содрогалось от основания до крыши. Это было страшно.

— Что творится, Гектор? — Вахтанг подошел к Кривину.

Директор стоял за столиком посередине пустого зала, то есть и не за столиком даже, а за высокой тумбочкой. Пульт, сообразила я, приблизившись. Все столпились вокруг пульта.

— Что это? — спросила я, совершенно потрясенная, и уже догадываясь.

— Защита, — лаконично отозвался Кривин, держа руки на верньерах.

Так, не у того спросила… Я повернулась к Цезарю. Тот указал на вспыхнувшее на текучей поверхности шатра пятно. Тут же рядом с ним зажглось другое, и еще одно… Удары так и сыпались на защитный купол, чем бы он ни являлся, он весь расцвел, словно альпийский луг по весне. Пол под ногами мелко дрожал, вызывая противную слабость в коленках.

— Так и лезут! — выругался Цезарь и кратко пояснил: — Это голограмма защитного купола Института. Мы называем его Шатром.

— Но почему трясется здание?! — воскликнула я. Меня саму словно озноб пробирал. Это чувство, когда под тобой сотрясается пол… что-то апокалиптическое. Армагедцоническое!