Сергей Девкин - Тайпэн. Оскал войны Страница 58

Воины Ранджана ворвались в большой зал собраний и замерли на пороге в заметном смятении. Генерал Камуото, стоявший у противоположного входа в помещение во главе своих офицеров и оставшихся телохранителей, сейчас походил на ожившую железную статую и без сомнений внушал страх и почтение любому противнику. Бойцы–юнь ринулись в атаку, молча, без воинственных кличей и изощренных ругательств, навалившись на врага могучей всесокрушающей силой. Опытные солдаты и самые верные офицеры командующего, ветераны, прошедшие с ним не меньше десятка умбейских компаний, смяли и опрокинули опешивших сиртаков так, как полноводный поток, прорывает хлипкую плотину, строители которой слишком много времени отводили на отдых и посторонние разговоры. На втором этаже им также никто не сумел оказать достойного сопротивления.

Эта схватка вызвала у генерала странное смешение чувств. С одной стороны он понимал, что допустил самую большую ошибку в своей жизни, раз позволил загнать себя в такое положение, с другой — руки и оружие, истосковавшиеся за годы, по «настоящему делу» дарили Камуото ни с чем несравнимую радость. Его последний бой с настоящим живым врагом лицом к лицу состоялся более пятнадцати лет назад, но тело, терзаемое ограничениями и регулярными тренировками, не позабывало былых навыков. Сбивая противников с ног страшными ударами палицы, расшвыривая их в разные стороны щитом и переступая через изувеченные тела, генерал впервые за долгие годы ощущал, как кровь все быстрее бежит по венам, даруя сознанию непередаваемый детский восторг.

Как ветер выметает осеннюю листву с опустевшей улицы, так и юнь сумели единым порывом выбросить врага за пределы здания. Но останавливаться на достигнутом никто из них уже и не думал, вид убегающих сиртаков требовал продолжать преследование, и Камуото даже не пришлось отдавать лишних приказов. Четыре десятка царских солдат, все кто уцелел к этому моменту из числа защитников штаба, появились на центральной площади, гоня перед собой не меньше двух сотен вражеских воинов. Осторожность и страх больше не мешали юнь упиваться боем, и тех, кто уже двигался к ним навстречу, расталкивая отступающих трусов, они тоже совсем не боялись.

На неполную минуту они замерли друг напротив друга. Тяжелые мечники Ранджана в сплошной ламинарной броне и ближний круг командующего седьмой армии. Во взглядах, которые бросали и те, и другие, не было ничего, кроме радостного предвкушения. Рослый сиртак с гладко выбритым лицом, что было для его народа совсем нетипично, вышел вперед, вскинув подбородок и давая утреннему ветру, несущему запах свежей гари, растрепать длинные волосы на непокрытой голове. Из всех противников этот боец видел сейчас лишь одного, и не понять этот вызов было нельзя.

Генерал Юнь осознавал все прекрасно. Быть может, еще зим десять назад он, вероятно, рискнул бы выйти на поединок, но сегодня его тело, несмотря на всю свою силу и выносливость, было лишь телом шестидесятилетнего старика. Молодой сиртак был достаточно проворен, чтобы, долго ускользая от Камуото, вымотать его и победить без особых трудностей. Но проигрывать командующий седьмой армии не собирался, даже, несмотря на то, что вокруг его маленького отряда уже смыкалось кольцо из почти четырех сотен врагов, собиравшихся со всех сторон. Вскинув руку с окровавленной булавой, генерал коротко прохрипел приказ, и его люди снова ринулись в битву.

Камуото вломился во вражеский ряд, с прежним наслаждением круша ребра и проламывая черепа. Вокруг свистели мечи, слышались проклятья, и всякие иные мысли, кроме упоения битвой оставили пожилого стратега. На них наседали с разных сторон, но юнь все равно сумели пройти почти через всю площадь, оставив на серой брусчатке немало тел самых лучших воинов мятежного раджи. Лишь когда перед ним вновь возник тот молодой воин с пылающими от восторга глазами, генерал понял, что настоящая схватка подходит к концу. «Клюв» булавы хищно свистнул над самой головой у сиртака, опустившись на плечо другому умбейскому мародеру, от чего тот, громко вскрикнув, сразу же повалился на землю. Камуото отбросил щитом в сторону еще двоих врагов и вновь попытался достать приметного бойца с непокрытой головой, но тот опять сумел увернуться.

Поднырнув под удар генерала Юнь, Ранджан чудом сумел избежать столкновения с краем щита, уже нацеленного ему в лицо, и, изловчившись, вонзил свой меч снизу между массивных пластин точно в подмышку вражеского полководца. Кровь из раны хлестнула тугой струей, клинок раджи перебил большую артерию. Деревенеющей рукой Камуото еще раз попытался расколоть голову своему противнику, но конечность уже не слушалось его так, как раньше. Крутанувшись вокруг себя, Отрекшийся нанес новый удар, в который вложил всю свою силу и злость. Серебряная маска разлетелась блестящими осколками, и могучая фигура командующего седьмой армией медленно и грузно повалилась назад. Завершающий элемент катха Осквернитель выполнил как всегда безупречно.

Ни один из оставшихся юнь так и не сдался, не бросил оружие и не молил никого о сохранении жизни. Поступиться честью для этих людей было немыслимо.

— Величие победы создается величием побежденного, — сказал Ранджан, когда спустя почти двенадцать часов весь Вонгбей был вновь в его власти.

— Тогда это действительно была великая победа, — заметил Нагпур, стоявший над телом вражеского полководца, доставленным в покои вольного вождя сиртаков в качестве главного трофея в завершившемся сражении.

— Нет, — покачал головой Хулитель. — Это была величайшая победа в моей жизни. И пусть теперь Акоши попробует оспорить мое право диктовать условия всему миру!

Поначалу Басо удивлялся той череде непонятных и странных ошибок, которые его противник начал делать еще с самого начала боя. Позже на удивление уже не было времени, и тысячник стал воспринимать происходящее как некую неизменную данность.

Корпус Нуена только закончил завтрак и начал собираться в дорогу, когда наблюдатель, примчавшийся на взмыленной лошади, сообщил о двигавшемся в их сторону крупном отряде латных всадников под имперскими знаменами. Еще прошлым вечером ни о каких военных силах Империи ничего не было слышно, по меньшей мере, на полдня конного пути вокруг, из чего Басо сделал вывод, что кавалерия противника совершила ночной переход. Атаковать сразу после такой «прогулки» казалось довольно самонадеянно, к тому же, куда удобнее было бы дождаться, когда юнь выступят в путь. Внезапное нападение конной группы на маршевую колонну было среди излюбленных и наиболее эффективных тактических приемов императорских всадников, чье пугающе непреклонное следование выверенным «боевым схемам» могло сравниться разве что только с их фанатичной дисциплиной. Разбираться в поведении врага Басо было сейчас некогда, и тысячник сосредоточился исключительно на том, как извлечь максимальную пользу из ситуации для себя и своего корпуса.