Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – гауграф Страница 59

Кулан помрачнел, смолчал, а Тапир покачал головой.

– Не стоит.

– Что? – переспросил я. – Не возьмет?

Он снова покачал головой.

– Не стоит и соваться.

– Людей в избытке? – спросил я.

Он посмотрел на меня очень серьезно. Я улыбнулся подбадривающе.

– Насчет людей не знаю, но там могучий колдун. И не очень добрый. Даже очень недобрый. Когда в прошлом году в этой округе был падеж скота, он и пальцем не пошевельнул, хотя за помощью ходили и умоляли самые старые и почтенные… И саранча за последние пять лет дважды налетала. У нас ее даже деревенские колдуны могут прогнать, а кто посильнее – то и уничтожает за полдня, а этому все равно, что тут внизу…

Я сказал сочувствующе:

– Сверху не видно.

– Тот, – сказал он веско, – кто сверху, видеть обязан. Иначе слазь! Так что еще раз советую: туда лучше и не пытаться. Замок давно облюбовала нечистая сила!.. Его сеньор еще сто лет назад продал душу дьяволу.

– Точно?

– Говорят, – ответил он равнодушно.

– Может, врут?

Он пожал плечами.

– Вон на господина Клименталя или господина Урлоса так не говорят же?.. Вообще никто такое и не скажет!.. А на того сеньора все показывают пальцем.

– Логично, – согласился я, бросив под стол половину утки. Подумал, что утка жирная, а жир у них тугоплавкий, отправил следом и вторую половину.

Крестьянин проследил, как режу кролика, сказал понимающе:

– А вы из действительно благородных…

– Это как?

– Бедные благородные все жрут, – объяснил он. – А богатые харчами перебирают.

Я возразил:

– Был бы я богатым, скитался бы по таким дорогам?

Он посмотрел хитро.

– Мало ли какая блажь придет в голову?..

– Например?

Он хмыкнул:

– В золотой клетке птицы не поют.

Я допил из своей чаши, поднялся.

– Спасибо за компанию. Надеюсь, с этим кувшином и вдвоем справитесь! С виду вы ребята крепкие.

Оба заулыбались довольно.

– Счастливой дороги, ваша милость!

– Спасибо, – ответил я вежливо. – Бобик, вылезай. Все кончилось.

Глава 10

Во дворе тихо, часть побитых убралась, другие у колодца замывают разбитые в кровь морды. На меня покосились злобно, но никто и слова не вякнул, а я прошелся к Зайчику неспешно, напрягая мышцы и втягивая живот, вот я весь какой, весь тугой и круто сваренный, всегда готов к вызовам и всегда по-христиански – сторицей.

Сытый Бобик шел следом и весело скалился, понимает, гад, только комментирует про себя.

– Поедем обратно, – сказал я Зайчику. – Грубые тут люди какие-то. Не понимают нас…

Он вздохнул и посмотрел через мое плечо вдаль, словно видел в дымке прекрасные… или ужасающие города прошлого, на месте которых теперь лес, трава, дикие звери и люди, мало отличимые от зверей.

Бобик сперва бежал впереди лениво и тяжело, но вскоре утятина и крольчатина улеглись в животе, и он унесся огромными скачками, успевая показываться справа и слева почти одновременно.

Впереди на обочине дороги телега с унылой лошадкой, небогатый скарб, а группа хохочущих мужчин тискает двух женщин. Я придержал Зайчика, вполне возможно, забавляются свои же, шутки бывают и грубыми, но одна из женщин закричала отчаянно и беспомощно, вторая в бессилии уронила голову.

Я подумал тоскливо, что для торжества зла необходимо только одно условие – чтобы хорошие люди сидели сложа руки. Так что если я считаю себя хорошим, то должен даже через «не хочу» вступиться за этих людей. Благородное положение обязывает.

Тяжело вздохнув, я толкнул Зайчика и, подъехав ближе, велел властно:

– Эй, там!.. Оставьте их в покое.

Вожак оглянулся, смерил меня уважительным взглядом с головы до ног.

– Ты крепок, – заметил он, – но ты глуп.

– Почему?

– Родился таким.

– Нет, почему так решил?

– Считать не умеешь, – объяснил он. – Ты один, а нас восьмеро.

– Да, – согласился я, – для такого орла надо бы больше. Но я сегодня добрый и… отпускаю вас.

Он захохотал, очень довольный.

– Молодец! Люблю людей с юмором. За это мы тебя не убьем. Только отрубим руки… ха-ха… да ноги… га-га-га!

Один из разбойников принялся срывать с ближайшей ко мне женщины платье. Она кричала и закрывала ладонями оголенную грудь. Я послал Зайчика вперед, Бобик поглядывал на меня с надеждой, но я предостерегающе покачал головой.

Они еще не верили, что я вмешаюсь, за оружие ухватились, но запоздало. Я рубил, сбивал с ног, топтал, снова рубил, затем догонял и рубил. Последним был вожак, он закричал отчаянно:

– Ваша милость, пощадите! Мы не разбойники!

Я придержал меч.

– А кто?

– Мы идем на заработки, – прокричал он торопливо и перекрестился. – Вот крест даю!.. Трое плотников, четыре каменщика, а я столяр. Говорят, в городе нужны хорошие руки… А тут выпили малость, увидели женщин с повозкой… Дурь ударила в голову. Но и они виноваты!

– В чем?

– Не должны женщины ездить сами, – заявил он. – Если без мужчин – это уже общие женщины!

Я оглянулся на обеих женщин, одна с плачем собирала разбросанный скарб, вторая успокаивала ревущих в повозке детишек.

– Разные причины у разных людей, – ответил я. – И никто не вправе судить о других лишь на основании своего мнения. Может быть, их кормилец умер в дороге! Бесчестно пользоваться слабостью. Слабым надо помогать, это обязанность мужчин. А мужчина ли ты?

Я занес меч, он завопил:

– Да понял я, понял!.. Весь хмель из головы ушел. Раскаиваюсь, раскаиваюсь!.. И клянусь до конца жизни заботиться о них!

Я опустил меч, оглянулся на женщин. Обе повернули головы и смотрели со страхом.

– Слышали? – спросил я.

– Да, ваша милость, – сказала та, что старше.

– Что скажете?

Она проговорила распухшими губами, пальцы ее безуспешно старались свести вместе края разорванного платья:

– Я не верю ему.

Вторая сказала торопливо:

– Мама, он свое уже получил. Пусть уходит живым. Он такой урок запомнит. И другим закажет.

Мужчина подполз на коленях ближе, воздел ко мне руки.

– Ваша милость, не страха ради, а протрезвел я. Похоть ушла, и вижу, что скот я подлый! Если не простят меня – убейте. Если простят – клянусь всю жизнь о них заботиться.

Я коснулся кончиком меча его жилистой шеи. Женщины переглянулись, наконец и старшая махнула рукой.

– Сделанного не воротишь. Пусть живет. Но он должен уйти. Мы не хотим его видеть.

Я вложил меч в ножны. Разбойник поднялся, поклонился мне низко. Я сказал резко:

– Их добротой и милостью тебе дарована жизнь, хотя ты их намеревался обесчестить и ограбить. Иди!.. И пусть тебе будет стыдно всю оставшуюся жизнь.

Он отступил на пару шагов, прямо взглянул мне в лицо.

– С вашего позволения, ваша милость, если они меня отвергают, я пойду за ними на расстоянии и прослежу, чтобы им не чинили обид. И постараюсь заслужить их прощение.