Виктор Демуров - Зарницы грозы Страница 59

— Эб, молчи! — выкрикнул второй и огреб кочергой по спине.

— До тебя мы дойдем, сопляк. Ты, Эбенезер, молодой еще, помирать не собираешься. Станешь отвечать на вопросы — больно не будет.

Новиков долго ломать не пришлось, пожгли чуть да иголки под ногти загнали. У навы при этом был такой бесстрастный вид, словно он не людей калечил, а по дереву вырезал. Все рассказанное со слов Коркодела записал в маленькую мягкую книжицу, потом взял самострел и обоим заморцам вышиб мозги. Илейке зал знак: волочи их отсюда.

Едва и богатырь перестал в сторону Баюна смотреть, рысь схватил табакерку и пустился наутек.

— Куда, куда! — закричала Варвара. — Стоять!

Рысь ударил ее лапой и вырвался в морозную ночь. Дворами, дворами, петляя, виляя, не задумываясь, есть ли погоня или она только мерещится. Только когда ослабел и выдохся, стало понятно, что голоса за спиной — это посвисты ветра. Баюн разделил мясо и хлеб надвое, проглотил свою часть в три укуса и, как ни хотелось еще, заставил себя закрыть табакерку. Ему было стыдно. Но, успокоил себя рысь, Уэн со своими друзьями может достать себе еще еды. А вот что его, Баюна, ждет завтра, неизвестно.

Он снес остатки мяса и хлеба Векше. Рассказал котенку, кого встретил, и пожалел, что рассказал. Векша аж струной вытянулся:

— Где? Я хочу к ним!

— Ну как ты им поможешь? У заморцев будешь попрошайничать?

Вразумить котенка не удалось. Убежал Векша в ночь, про все опасности позабыв.

Варвара опрометчиво присягнула Кощею, и тот определил ее заморским кметам в прачки. Тут уже не до подманивания врагов, тут как бы их внимания избежать. Да и вскоре оказалось — зря. Видя, что народ кое-где уже готов подняться, только бы умереть в бою, а не от истощения, Кощей испугался. Он уговорил Пикмана и вернул к жизни рынки. Летучие обезьяны раз в неделю приносили туда провизию. Каравай хлеба стоил, как в былые времена три коровы. Расплачивались многие и не деньгами, а самоцветами, кольцами, ожерельями. У кого драгоценностей не было, те несли одежду, обувку, шкуры, даже ножи и кремни. Торговцы брали все, потом опять меняли на что-нибудь — втридорога. Заморская пища — дрянь еще та, безвкусная, мясо тягучее, хлеб как из пыли, овощи восковые. И того мало, зато много сластей в бумажках, булок навроде расстегаев или приторных варений. Дураку понятно, отбросы спускают, пищу бедняков. Но русичи за каждую крошку драться были готовы.

Умирало, тем не менее, много. То и дело можно было видеть людей, впряженных в маленькие волокуши, на которых лежали тела. Хоронить не у всех доставало сил, и трупы сваливали куда-нибудь в лесок. Заморцы тем временем снесли в центре Лукоморья пару теремов, чтобы устроить там гробницу для Хеллион Климмакс и еще каких-то знатных начальников, убитых при захвате города. Подвезли уже камень и мрамор, но за работу пока не брались. Посреди главной площади лежали несколько больших плит с именами и буквами "R.I.P". Остатки ведьмы хранились у Пикмана в большом стеклянном сосуде.

О судьбе котенка Баюн более не слыхал. Рысь предпочел думать, что тот нашел, кого искал, и принес им пользу. В каком-то смысле так и было. Векша прибился к четверке Уэна, но, не умея разговаривать, не добился того, чтобы его сделали бойцом. Он жил у Варвары, питаясь жмыхом и брюквой, а однажды съел найденного в углу терема большого заледенелого червяка и отравился им. Промучившись два дня, котенок умер. Варвара зарыла его у себя во дворе, насколько удалось раскопать жесткую зимнюю землю.

Как появилась какая-никакая снедь, Кощею присягать перестали. Он отверг советы упырей вновь закрыть рынки, а вместо этого повелел разрисовать стены придуманной им картинкой. Чтобы дородная розовая баба с корзиной фруктов в руках, вокруг ребятня, солнце, цветочки и подпись на двух языках: "Конец вражде. С нами — или ни с кем!" У Отцов научился, они тем же макаром себя прославляют. Уже через несколько дней на всех этих бабах написали похабень, срам им на лбах нарисовали, а уж над подписью как только не изгалялись. Баюна это развеселило. По улицам ходят сгорбленные, серые, тощие лукоморичи, самому от голода и тоски тошно - а кто-то находит, и силы, и дерзость, чтобы плюнуть врагу в глаза: знай наших!

В тот день Баюну свезло — он поймал голубя и съел его целиком, с головой, даже с перьями. Птиц над Лукоморьем почти не осталось: их пожирали летучие обезьяны. Баюн слизал старательно голубиную кровь с морды и лап, и до вечера этим насытился, но когда солнце скрылось, живот вновь подвело. Наученный опытом, что единожды поесть — уже хорошо, а лишний раз высовываться не след, рысь лег спать в пустом тереме. Однако сон долго не шел. Чтобы обмануть голод, Баюн вышел на крыльцо пожевать снег.

Чутко навостряя уши, он спустился во двор, набрал снега в пасть и поперхнулся, потому что земля вздрогнула. На севере встало новое солнце, окаймленное огнем. Лукоморье сотряс еще один удар, вспыхнуло второе зарево. Забыв про смерть с высоты, рысь помчался к северным воротам. Над ними, в небе, зажигались уже белые точки.

— Что такое?!

Кощея Пикман не просто поднял с постели, а оторвал от хорошенькой эльфийки. Девица закрывалась одеялом, вся красная. Бессмертный носился по покоям, разыскивая, куда поскидал одежду.

— Диверсия! — ответил упырь заморским словечком.

Ворота были просто уничтожены, стена — разворочена. Земля разверзалась глубкой черной ямой.

— Они сделали подкоп! Подкоп, и заложили гром-камни! Где часовые? Кто смотрел за стеной?!

— Часовые все мертвы, Бессмертный. Если никого не заметили, то подкоп шел издалека.

— Или из самого Лукоморья!

Рысь наблюдал за тем, как суетятся заморцы, с чердака соседнего дома. Пока стояла суматоха, он проник туда почти в открытую. Вдалеке раздался еще один удар, на сей раз у восточных ворот. С потолка на Баюна посыпалась солома.

— Поднимайте всех! — закричал Кощей. — Нас атакуют!

— Это может быть отвлекающий... — начал Пикман.

— Я лишусь города, пока вы будете думать!

Баюн забыл о том, что ему хотелось есть. Он неотрывно смотрел на кромку северного леса, не ожидая всерьез, но втайне надеясь, что появятся оттуда знамена и копья. Глаза вскоре начли слипаться, и рысь задремал. Сквозь сон ему послышался отдаленный крик, похожий на рарога.

Его разбудил грохот. Баюн шарахнулся в угол, еле разминувшись с рухнувшими балками. В обломках крыши билась, застряв, издыхающая летучая обезьяна. Ошейника на ней не было. В боку зияла каверна с обугленными краями. Пасть слабо оскалила на Баюна слюнявые клыки и выдохнула последний воздух, пахший гнилым мясом. Перепрыгнув через ее голову, рысь побежал наружу.