Александр Сухов - Чужая Страница 6

Сообразив, что в комнате кроме меня присутствует еще кто-то, я принялся шарить взглядом, пытаясь обнаружить источник возможной опасности. И неожиданно для себя увидел уставившийся на меня огромный немигающий глаз, свободно парящий над спинкой моего рабочего кресла, стоящего у компьютерного стола. Глаз, вне всякого сомнения, мог принадлежать только живому существу и смотрел на меня крайне осуждающе.

«Ага, — подумал я, — не иначе как похмельный глюк».

Часто-часто захлопал ресницами, чтобы как можно быстрее избавиться от не прошеного наваждения, но упертый морок вовсе не собирался растаять в воздухе или исчезнуть из поля моего зрения каким иным способом. Более того, над спинкой кресла вознесся второй точно такой же глаз и уперся в меня (как мне показалось) еще более осуждающим взглядом, чем его собрат. Жуть, да и только!

Странное явление пары пугающих до холодного пота и онемения в конечностях зенок, как ни странно, произвело на мой организм определенно положительное действие. Головная боль заметно поутихла, сушняк отступил, мозг постепенно приступил к своим непосредственным обязанностям.

Приглядевшись повнимательнее, я понял, что глаза не просто парят в воздухе безо всякой опоры, от них куда-то за спинку кресла уходят тонкие жгутики.

«Ну, конечно же, — сообразил я, — глаза без тела существовать не могут, поскольку они всего лишь инструмент для сбора информации определенного свойства. Обработка информации должна выполняться мозгом. А мозг должен находиться в теле, которое питает его всякими там белками и углеводами, а также защищает от вредоносных воздействий окружающей среды».

Сделав столь мудрое заключение, я мысленно похлопал в ладошки себе, любимому, и с удовольствием отметил, что есть еще порох в пороховницах, жив курилка, не сгинела Польска и так далее в том же духе. Теперь оставалось одно совсем маленькое дельце: выманить неприятеля из моего кресла, в котором он так вольготно устроился и запустить в него чем-нибудь тяжелым, пока тот не схарчил меня первым. Я лихорадочно принялся шарить вокруг, но ничего кроме мягкой подушки и одеяла под руку так и не подвернулось.

И тут я, наконец, сообразил, что за тип так нагло расположился в моем любимом кресле и вот уже целую минуту пялится на меня своими бессовестными зенками, и, отбросив в сторону подушку, которую собирался применить в качестве метательного снаряда, облегченно вздохнул. Обладателем странных глаз оказался мой постоялец и коллега по работе Квагш Заан Ууддин Левар харан теге, знаменитый воитель истребитель глоргов, гроза хрунгов и прочей болотной нечисти. Принадлежит к расе разумных земноводных, самоназвание гвахушингарапама, по межмировому реестру проходят как латинги. Прибыл на Землю две недели назад из какого-то там никому не ведомого мирка под названием Большое Топкое Болото в качестве стажера в отдел «Линии», где я вот уже почти два десятка лет имею честь служить оперативным сотрудником.

Вообще-то считать меня эдаким кондовым наставником молодежи было бы опрометчиво. За всю мою довольно долгую карьеру под моей опекой находилось всего-то два юных дарования. Этот — третий. Однако Квагш только официально проходит как стажер, ну, сами понимаете, для галочки в личном деле и дополнительной строчки платежной ведомости. На самом деле мне не совсем понятно, для чего вообще меня к нему приставили в качестве наставника. Этот парень скорее меня чему-нибудь научит, а не я его. Вообще-то, сначала я категорически возражал и против соседства со столь экзотическим существом, и против его стажерства под моей эгидой, но хитромудрое начальство прозрачно намекнуло, мол, так нужно. И мне ничего не оставалось, как смириться со своей участью, ибо золотое правило любого карьериста гласит: намек начальства — закон для подчиненного. Я, конечно, не отношу себя к злостным карьеристам, но толика здорового служебного рвения и мне не чужда.

Зато потом мы основательно попритерлись друг к другу. Между прочим, Квагш оказался славным парнем, добрым, верным, бесстрашным, со специфическим чувством юмора. Короче, всех его достоинств и не перечислить.

— Ну все, Квагш, — виновато обратился я к своему постояльцу и коллеге по работе, — не смотри на меня так осуждающе. Знаю, что выгляжу в твоих глазах не самым подобающим образом. Подрываю, так сказать, реноме благопристойного землянина. — Данная фраза далась мне с великим трудом, поскольку похмельный сушняк вновь заявил о себе с удвоенной энергией. — Если не трудно, принеси-ка мне водички, а еще лучше из холодильника большую банку соленых огурцов.

— Федор, там уже нет огурцов, вот уже как три дня — только вода соленая, — вылезая из кресла, сообщил Квагш.

Стоит отметить, что на взгляд любого нормального землянина мой коллега обладал весьма неординарной наружностью. Он был похож на откормленную до размеров хорошего мастиффа лягушку, зеленую и пупырчатую, решившую ни с того ни с сего встать на задние лапы и выпрямиться в полный рост. Отчего латинг выглядел скорее комично, нежели пугающе. Впрочем, за свою довольно долгую карьеру мне довелось насмотреться всякого, к тому же уровень адаптивности у меня с рождения намного выше, чем у среднестатистического обитателя нашего мира.

— Глупый ты, Квагш, — не удержался я от упрека в адрес неразумного земноводного. — Нет огурцов, зато остался самый цимес — лекарство, значит, для страждущих и жаждущих. Будь другом, принеси, пожалуйста, баночку. Иначе твой квартировладелец тут же испустит дух на радость московской чиновной братии, и тебе придется подыскивать не только другое жилье, но также другого шефа.

Латинг умел быть необычайно быстрым, в чем я имел возможность неоднократно убедиться, но сейчас он не особенно торопился выполнить мою слезную просьбу. Неспешной походкой он протопал на кухню, отчего-то очень долго там возился, наконец, соизволил появиться на пороге с трехлитровой банкой в руках.

Присев на постели, я жадно выхватил сосуд из зеленых лап товарища, трясущимися пальцами снял капроновую крышку с горлышка и прежде чем прильнуть к нему губами, понюхал. Немного отдает плесенью и на поверхности какие-то пятна бледно-синего цвета. Похоже, «цимес» малость подпортился. Ну ничего. Где наша не пропадала? А с плесенью оно, может быть, даже полезнее — пенициллин все-таки.

Поднеся банку ко рту, сдул подозрительные пятна подальше от губ, поближе к обнажившимся островкам укропа и прочих приправ и сделал небольшой глоток. Прелестно, я бы даже осмелился сказать — животворяще и плесенью почти не пахнет. В течение минуты банка опустела примерно на две трети.