Татьяна Умнова - Вампиры замка Карди Страница 61

Я немного знаю о сеньорите Эсперансе. Только то, что рассказал мне граф Карди.

Ей было двадцать пять лет, когда они познакомились. Двадцать пять лет — и не замужем! В стране, где девочек выдавали замуж одиннадцатилетними, а уж тринадцать считалось настоящим расцветом. При этом она была красивой девушкой. Я видел ее миниатюрный портрет, который граф привез с собой, возвратившись на родину. Тонкий овал, благородные черты, роскошные черные волосы. Мирче Морузи заметил, что Эсперанса чем-то напоминает Эужению, первую супругу графа Раду.

Отец давал за ней хорошее приданое, и, несмотря на это, сеньорита Эсперанса оставалась в старых девах. Причем таков был ее собственный выбор: к ней сватались многие, но она всех отвергла. Она мечтала выйти замуж по любви — или не выходить вовсе. Сейчас тех же взглядов придерживаются многие девушки, начитавшиеся французских романов. В те времена подобное было еще в диковинку, а тем более в Мексике.

Обычно старых дев отдавали в монастырь, чтобы они молились за всю свою семью и хоть так приносили пользу родным. Но сеньорита Эсперанса не желала становиться монашкой, а отец не стал ее принуждать. Антонио дель Риас любил всех своих детей, а у него их было девятнадцать, и все живы! Поистине — он был благословлен Господом за какие-то добродетели. Правда, две первые супруги дель Риаса скончались. А третья, совсем молодая, подарила мужу уже троих малышей. Частые роды подорвали ее здоровье и она не могла исполнять обязанности хозяйки дома, так что все заботы легли на плечи Эсперансы. Но девушка справлялась со всем и даже находила время, чтобы заботиться о больном отцовском госте.

Она буквально вытащила графа Карди с того света, выходила его, поставила на ноги. Но еще прежде, чем он действительно смог подняться с постели, Раду влюбился в Эсперансу. А она ответила ему взаимностью.

Эсперанса заявила Раду, что именно его она ждала все эти годы. Что поняла это едва ли не с первого взгляда. И что если бы он умер, если бы ее самоотверженные заботы не помогли — тогда она бы все-таки ушла в монастырь, ибо больше ждать ей было бы нечего. А граф Карди на время болезни перестал слышать потусторонний зов, из-за которого он, собственно, пустился в путь. И, влюбившись в Эсперансу, наивно счел, что этот зов исходил от нее, что ее душа звала его душу, чтобы счастливо соединиться.

Что ж, влюбленным можно простить подобную романтическую наивность.

По крайней мере, еще какое-то время мой бедный друг был счастлив, действительно счастлив. Он избавился от зова, он выздоравливал и он обрел любовь. Пусть он был вдали от родины, там, где его титул ничего не значил, но дон Антонио тепло к нему относился и с радостью дал согласие на их с Эсперансой брак. А в сундуках графа Карди, которые дель Риас позаботился перевезти с корабля в поместье, было достаточно золота, чтобы купить землю, скот, рабов, чтобы построить дом…

Дома в Мексике строятся быстро. Ко дню свадьбы графа Раду Карди и сеньориты Эсперансы дель Риас их гнездышко было готово. Они поселились там и прожили несколько недель в совершенной гармонии, пока Раду не выздоровел достаточно для того, чтобы продолжать свой путь. И вот тогда он снова услышал зов. Неумолимый зов, которому невозможно было противостоять.

Раду сопротивлялся зову всего несколько дней. А потом тайно ускакал среди ночи, захватив с собой только флягу с водой, золотой диск и вторую лошадь для перемены. Пожалуй, подобное безумное путешествие, да еще в незнакомых землях, стоило бы ему жизни, если бы его не хранила злая сила, что звала его к себе. Та же сила послала ему проводника: индейца, с которым граф мог изъясняться только жестами. Однако они прекрасно понимали друг друга — они оба были рабами всесильного зова.

Путешествие графа с проводником продолжалось много дней. Они пересекли пустыню и поднялись в горы. Они нашли старый храм, высеченный в скале. А в храме нашли дверь, замаскированную в покрытой резьбой каменной стене.

И в двери этой была узкая щель, куда граф вложил золотой диск.

И диск оказался ключом к этой двери — и отпер ее…

А за дверью графа ожидали те существа, которых мы называем стригои морти, или мурони, или попросту упырями.

Все эти дьявольские создания были женщинами, древними и чудовищными, как грех. Граф упоминал имена их, но мне они показались непроизносимыми. Запомнил я лишь прозвища, которые дали им индейцы, а граф перевел на испанский, а с испанского на наш язык. Одну звали Змеиная Юбка, другую Женщина-Змея, третью — Обсидиановая Бабочка, а четвертую — Змеиная Мать. Все четыре были обнажены: их одежды, давным-давно сшитые из змеиной и человеческой кожи, от времени истлели. Лишь золото украшений оставалось нетленным. А уродливые тела монстров превратились в скелеты, обтянутые кожей. И страшно горели на их лицах живые глаза, и страшны были их острые зубы, и омерзительны длинные черные языки, которыми они облизывали иссохшие губы в предвкушении кровавого пира.

Больше всего ужаснуло графа даже не то, как эти чудовища бросились на него и на проводника-индейца, чтобы впиться им в шеи и запястья, и пить их кровь. Больше всего его ужаснуло, что одна из женщин — та, которую называли Змеиная Мать, — была беременна. Потом он узнал, что упырь сделал ее бессмертной, когда она умирала в родах, и теперь ей никогда не разрешиться от бремени и суждено вечно носить в себе неживого младенца. Индейцы считали, что если когда-нибудь их кровавая богиня — а эту четверку когда-то почитали, как богов, и выстроили в их честь храм, и приводили к ним жертв, и им служили сотни рабов и рабынь, всячески ублажая их и удовлетворяя все их прихоти, — если она когда-нибудь разрешится от бремени, то настанет конец мира, ибо ее дитя будет самым ужасным, что появлялось когда-либо на земле. Что ж, конец их мира наступил намного прежде, чем упырица сумела разродиться. Граф мне рассказывал, что из четверых именно Змеиная Мать была самой жестокой, и требовала, чтобы в жертву ей приносили младенцев. Но я опять забегаю вперед в своем печальном повествовании…

Женщины выпили почти всю кровь у графа и его проводника. И пока они пили кровь, они на глазах становились все моложе и все прекраснее, и тела их наливались силой. А когда обе их жертвы, обескровленные, корчились в предсмертных муках, Змеиная Юбка и Женщина-Змея склонились над ними, а Обсидиановая Бабочка взяла острый нож, сделанный из черного камня обсидиана, и разрезала запястья своим подругам, и нечистая кровь этих созданий пролилась на лица умирающим. Мой несчастный друг рассказал мне, что стоило только капле этой крови попасть ему в рот, как он ощутил нестерпимую жажду и желание жить, и понял, что эта кровь и есть жизнь, и присосался к ране на руке бессмертного чудовища. Вместе с кровью к нему в тело влилась скверна, сделавшая его таким же упырем, как эти женщины.