Наталья Михайлова - Королевство белок Страница 63

Наутро Бересту предстояло дать свой ответ. Князь Тьмы появился на рассвете. Когда, повернув ключ в замке, он вошел, то увидел, что Ирица сидит на постели, а Берест стоит перед ним посреди покоя. Князь понял, что он вскочил на ноги, услыхав шорох ключа. Не хотел, чтобы «чародей из Подземья» видел, как они обнимаются на прощанье.

Князь сел за стол и бросил Бересту, стоящему перед ним:

— Хватило ли тебе времени на раздумье?

Берест кивнул:

— Хватило.

Ирица до боли вцепилась пальцами в край кровати. Вчера он утешал ее, говорил: «Не бойся, милая, не бойся. Не пойду с ним на сговор, пусть будет по-твоему». Ирица поверила, что заставила его отказаться от смертельной схватки с Князем Тьмы. Под утро Берест ненадолго уснул, а Ирица сидела рядом с ним на постели. Она накрыла его одеялом, как и в ночь накануне, глаза лесовицы мягко светились в темноте. Ей не хотелось спасения такой ценой, какую Берест собирался заплатить. Им вдвоем, обоим надо разделить ту участь, что их теперь ждет…

— Я согласен, — произнес Берест.

Князь Тьмы медленно протянул Бересту через стол руку…

Казалось, двое товарищей приветствуют друг друга рукопожатием, или двое завсегдатаев кабака поспорили, кто прижмет ладонь другого к крышке стола, и сели за стол один против одного, чтобы помериться силой.

«Он обманул меня!» — с ужасом поняла Ирица.

— Берест, не надо, нет! — крикнула она.

Тот коротко обернулся, и в его решительном взгляде лесовица прочла: ты помнишь, что тебе делать!

Сам Князь, чудилось, не слышал возгласа Ирицы. Лесовица застыла, видя только его полные пустоты глаза. Ирица была готова броситься, чтобы расцепить их руки, разорвать их смертельную связь. Но она точно приросла к месту. Время остановилось…

Вдруг Берест лег головой на стол, точно пьяный, а Князь, прекрасный и всесильный, начал неловко валиться на бок. Он сполз со скамьи на пол, потянув за собой Береста, и тот тоже упал. Их руки остались сцеплены мертвой хваткой. «Берест поймал его в ловушку?!» — Ирица кинулась к Бересту, чтобы его разбудить. Она думала, может быть, им удастся теперь убежать вдвоем. Но Берест, как мертвый, ничего не чувствовал и не слышал.

Только своим особым чутьем Ирица ощущала, что и тот, и другой живы: и Берест, и сам «чародей из Подземья», как называл Князя Тьмы ее муж. И страшная магия, которая всегда исходила от Князя Тьмы, сейчас почти не ощущалась.

Она понимала, что там, куда ей сейчас нет входа, — в душе Береста, в его мире, — два врага сражаются не на жизнь, а насмерть, и Берест из последних сил держит чародея в ловушке. В отчаянии Ирица пыталась разнять их руки, но их хватка казалась нерасторжимой.

Положив ладони Бересту на грудь, лесовица старалась исцелить его так, как исцеляла раны. Магия Подземья больше не мешала ей. Но Ирица чувствовала, что Берест теперь неизмеримо далеко от нее, и его душа закрыта.

Наступила ночь, потом утро, но ни Берест, ни Князь не пришли в себя. Никто из слуг или воинов не входил в покой, а Ирица все сидела на полу около своего мужа.

Энкино с трудом приподнялся, опираясь рукой на землю. Перед глазами плыли круги, ныло сердце. С самого рассвета он пытался встать и идти дальше, но это было выше его сил. Он чуть не до середины дня пролежал на холодной земле, забившись в какую-то яму под корнями вывороченного бурей дерева и кутаясь в хламиду служителя, то и дело проваливаясь в тяжелый сон. Одежду он изорвал, продираясь через кустарник. Руки были исцарапаны в кровь. По-настоящему опасное место он, впрочем, миновал благополучно: переправился вброд через реку. Энкино шел по звездам на северо-восток, днем сверял путь по солнцу.

«Который же теперь день?» — думал Энкино. Последнее время сыпался мокрый снег, потом моросил дождь. Энкино выбрался из ямы под корнями и сидел на влажном мху. Есть не хотелось. Лодия дала в дорогу хлеба и вина, но больше ничего не осталось. Дрожащими руками Энкино нащупал в сумке книгу в драгоценном переплете. В ней он и отмечал свой путь. Энкино достал кинжал и сделал отметку. Потом в раздумье нацарапал букву «Л». Опять хотел встать, но голова закружилась так сильно, что он чуть не выронил кинжал. Он снова сел на землю. О букве «Л» Энкино уже позабыл. Уснуть бы и не просыпаться! Только к полудню он поднялся на ноги, и, как в бреду, побрел дальше. «Где-то тут должна быть незримая и непроходимая граница, — думал Энкино. — Интересно… я что, ее пересек?».

У него были кремень и огниво. Все, что он мог, — собрать немного хвороста, чтобы погреться и обсушиться чуток. Энкино понятия не имел, почему он до сих пор не стал добычей зверей. Может быть, звери просто боялись приближаться к заколдованному кругу, внутри которого обитал Князь Тьмы?

Энкино искренне удивился, когда однажды на рассвете вышел на лесную дорогу. Сердце не билось — оно разбивалось изнутри о грудную клетку. На кожаном переплете осталась маленькая карта. Энкино не мог бы рассчитать расстояние, зато отметил направление. Как всегда, еще с детства, ему казалось чудом, что мир можно описывать буквами и значками. В чем связь между картой и местностью, рисунком созвездий в книге и созвездиями, между наукой узнавать направление и самим направлением? Легко ли вообразить, что теперь у тебя в кармане весь пройденный тобой путь?

Заполдень Энкино добрел до деревушки. Он стал стучаться в калитку дома на самом отшибе. Вышедший на стук хозяин покосился на хламиду Энкино, превратившуюся в настоящее рванье.

— Ты откуда взялся? — спросил он на местном говоре.

Энкино с трудом его понял.

— Из-за леса, — ответил он, едва слыша собственный голос. — Что это за место?

Хозяин недоверчиво покачал головой:

— Мирлент, — и крикнул жене, чтобы вынесла бродяге поесть, хотя Энкино еще не успел попросить милостыни, только собирался.

— Далеко живет ваш лорд? — спросил он.

— Два дня ходу. Смотри, ноги не протяни…

Потянулись предместья Мирлента. Это было маленькое графство: замок лорда, окруженный стайкой деревень. За крепостной стеной, в тени замка, вырос городишко с узкими улицами, с собором на площади. Дряхлый нищий на ступеньках храма, где Энкино присел отдохнуть, злобно покосился на него.

— Тут мое место! Убирайся!

Энкино встал и посмотрел на него. Было несправедливо возложить на старика вину за все свои беды. Но Энкино так и опалило внезапной яростью. Он дорого бы дал за то, чтобы сбросить нищего со ступенек. Его удержала лишь промелькнувшая мысль о справедливости, а еще больше то, что ему не хватило бы сейчас сил никого ниоткуда сбросить. Но встретившись с ним глазами, нищий вдруг попятился и чуть не свалился со ступенек сам.