Алла Белолипецкая - Орден Сталина Страница 69

Ящики были промаркированы неизвестным Коле восьмизначным кодом, по которому он никак не мог определить, что именно в них хранится. Ему приходилось открывать ящики один за другим; число их составляло не менее двух сотен, и даже на беглый просмотр ушло бы несколько часов.

– Майрановский, лаборатория ядов… – бормотал Скрябин, просматривая содержимое одного ящика. – Богданов, институт крови… – исследуя другой.

Досье на особых людей, собранные здесь, в другое время вызвали бы у Коли восторг и ужас. Но сейчас ему нужна была информация иного рода. И как, спрашивается, было отыскать ее здесь?

Закрыв глаза, Николай крутанулся на пятках и ткнул пальцем в первый попавшийся ящик; палец его заскользил по гладкому металлу и уперся в стальную полку. А когда юноша открыл глаза и присмотрелся, то обнаружил, что в действительности это была не полка, а откидывающаяся на петлях крышка другого – самого большого – ящика, напоминавшего сундук.

Коля откинул крышку и увидел папки, тетради и бумажные листы, уложенные плотные стопками. Наугад он вытянул первый попавшийся картонный скоросшиватель – бледно-синий, с истрепавшимися, размягчившимися уголками. В него был подшит один-единственный документ: слегка пожелтевший листок расстрельного приговора, внизу которого стояла подпись Председатель ЧК Союза коммун Северной области Г. Бокий. Имя же приговоренного было Романов Николай Михайлович.

Коля вздрогнул, и от волнения у него закололо ладони. Он знал, кем был этот человек, и был знаком с одним поразительным документом, принадлежавшим его перу. В свое время этой бумагой завладела Вероника Александровна – при обстоятельствах весьма странных, напрямую связанных с появлением в квартире на Каменноостровском проспекте кота Вальмона.

Бабушка принесла в дом белого перса, когда Коле только-только исполнилось два года. И, пожалуй, его появление стало именно тем событием, о котором у мальчика остались первые в его жизни отчетливые воспоминания. Он хорошо запомнил тот зимний день: за окном шел мокрый снег, а печка-буржуйка, которую приходилось топить в квартире, слегка коптила. Бабушка вошла в дом – в собольей шубе, надеваемой будто в насмешку над пролетариями и уличными бандитами, – и в руках у неё был сверток из рогожи: подвижный, колышущийся.

– Что это? – немедленно спросил мальчик.

– Это котик. – Вероника Александровна развернула рогожу, и на пол соскочил, коротко мяукнув, белый пушистый красавец. – Он теперь будет жить у нас.

Коля возликовал и тотчас попытался взять кота на руки, но только обнял воздух: перс ловко увернулся и скрылся в углу за стойкой для зонтов.

– Потом с ним поиграешь, – сказала Колина бабушка, – он сейчас устал и очень сильно нервничает.

– Ладно, – нехотя согласился Коля и тут же поинтересовался: – А как мы его назовем?

– У него уже есть имя. – Вероника Александровна вытащила из муфты красный кожаный ошейник и прочла слово, которое было выгравировано на прикрепленной к нему серебряной пластине: – Valmont.

Коля не знал этого ни шестнадцать лет назад, ни теперь – но Вальмон не просто устал к тому моменту, как попал в квартиру на Каменноостровском проспекте.

Персидский кот, почти убитый пулей Григория Ильича, смог подползти к краснокирпичной стене одного из полубастионов кронверка и укрылся там за довольно большим сугробом. Окровавленная белая шерсть делала умирающего зверя почти невидимым на фоне грязного снега и красной стены. И его никак не могла заметить Колина бабушка, которая 28 января 1919 года ходила в Петропавловскую крепость навещать одну из своих арестованных знакомых. Однако Вероника Александровна, проходя метрах в четырех-пяти от того сугроба, вдруг свернула с дороги и двинулась в ту сторону, где лежал кот.

– Кис-кис… – Женщина перегнулась через сугроб, пытаясь получше разглядеть животное; она видела, что кот весь в крови, но и помыслить не могла, сколь серьезную рану он получил. – Иди ко мне, котик!

Вальмон увидел ее и услышал, но сдвинуться с места не мог: позвоночник его был перебит, и если кот всё еще не умер, то лишь благодаря легендарной живучести всех представителей семейства кошачьих. Зверь страдальчески закатил глаза и попытался мяукнуть, но сумел издать только едва слышный вздох.

Вероника Александровна почти легла на серый снег, явно не дорожа своей собольей шубой, дотянулась до кота и подхватила его под передние лапы. От чудовищной боли в спине Вальмон на мгновение ожил: взвыл и даже попытался куснуть свою спасительницу. Но женщина была начеку и перехватила зверя так, чтобы держать его мордой от себя.

– Вот негодяи, уже по кошкам стрелять стали… – пробормотала она, поднимаясь на ноги и оглядывая истерзанного кота. – Ну-ну, ничего, держись! Я тебе помогу! – Она осторожно погладила Вальмона и только тут заметила его красный ошейник, который почти сливался по цвету с обагренной кровью шерстью.

Дыхание кота было таким частым и поверхностным, что непонятно было: дышит ли он или это уже предсмертная дрожь? И Вероника Александровна надеялась лишь на то, что ей удастся доставить кота живым в некий домик на окраине Петрограда, который гадалка уже много лет снимала на чужое имя.

Можно сказать, что ей это не удалось. От потери крови кот ослабел настолько, что уже не подавал никаких признаков жизни, когда Колина бабушка внесла его в тот дом – в единственную комнату, почти лишенную мебели.

Но – когда двумя часами позже Вероника Александровна выходила оттуда с Вальмоном на руках, кот был жив и здоров. От ужасной раны на его спине остался лишь небольшой плотный бугорок, и выглядел зверь в точности так же, как утром того дня. Разница была лишь в том, что ошейника на Вальмоне теперь не было: его пришлось снять, чтобы серебряная пластина не помешала совершавшемуся обряду.

5

Скрябин доставал из стального сундука бесчисленные папки и тетради; почти все они были записями и дневниками великого князя – Коля знал его почерк: мелкий и твердый. Однако читать все подряд бумаги юноша не мог, в основном их пробегал глазами. Но и этого ему хватило, чтобы понять, какова была изначальная сущность проекта «Ярополк».

– И натворили же вы дел, господа славянофилы… – в изумлении бормотал Николай.

А потом – на самом дне сундука – он обнаружил толстую исписанную тетрадь в кожаном коричневом переплете. Когда Скрябин заглянул в нее, у него перехватило дыхание.

– Вот оно!.. – воскликнул юноша – и тотчас усомнился в том, что он правильно понял смысл цифрового кода на двери хранилища.