Алла Белолипецкая - Орден Сталина Страница 70

– Вот оно!.. – воскликнул юноша – и тотчас усомнился в том, что он правильно понял смысл цифрового кода на двери хранилища.

Записи начинались так:

16 декабря 1916 года.

Сегодня я покидаю Тибет. Союзники англичане, которые с такой неохотой пустили меня сюда, взялись организовывать мой отъезд с большим рвением. Впрочем, я их не виню. Контроль над информацией – то, на чем держатся государства и их правители. А эта земля хранит столько тайных знаний, что их хватит на несколько империй. И я сумел получить здесь то, что искал более тринадцати лет: сведения об истинном характере происшествия с г-ном Филипповым.

Конечно, ни один суд мира не примет эти сведения как доказательства, но мне достаточно того, что сам я безраздельно доверяю их источнику.

Перед Скрябиным была главная часть мемуаров Николая Михайловича: та, которую он дописывал, уже находясь в Петропавловской крепости. Ясно было, что тетрадь попала затем в руки его палачей, но вот почему те сохранили ее, не уничтожили сразу же – этого Скрябин постичь не мог.

Он принялся читать.

6

Шел 1903 год, а инженер Филиппов всё не мог привыкнуть к тому, как удачно и счастливо складываются для него обстоятельства. Удача уже девять лет сопутствовала ему: начиная с 1894 года. В том году скончался император Александр III, ушел из жизни Павел Николаевич Яблочков, но зато он, Михаил Филиппов, инженер, литератор, историк и марксист, сделался редактором вожделенного для него журнала «Научное обозрение». И – стал участником проекта «Ярополк».

Девять лет он корпел над своими разработками, проводил один эксперимент за другим – благо средств на свои изыскания он получал столько, сколько запрашивал, и даже больше того. И вот теперь – сегодня, 11 июня 1903 года, – наступил великий момент.

– Ко мне не входить ни под каким предлогом! – распорядился Михаил Михайлович еще днем; ни прислуга, ни домочадцы не смели ему мешать.

Да что там – они! Ни меценатов своих, ни товарищей по идее – петербуржских социал-демократов, – Филиппов решил не пускать сегодня к себе в дом на улице Жуковского.

В первом этаже этого дома была устроена лаборатория: огромный кабинет, уставленный колбами, ретортами и измерительными приборами и затянутый, как в паутину, в электропровода. Главным элементом обстановки здесь было удивительное сооружение: стальное, в заклепках, метра полтора в высоту. Более всего оно походило на небольшой миномет, только ствол его отчего-то смотрел в потолок – как будто Михаил Михайлович вознамерился расстрелять из этого орудия спальню прислуги, располагавшуюся над его рабочей комнатой.

Был вечер; приближалась белая ночь. Филиппов – круглолицый мужчина лет сорока пяти, с бородкой и усами, чем-то похожий на поэта Некрасова, – лавировал по кабинету: ловко, ухитряясь ничего не задеть и не сшибить. То и дело он сверялся с показаниями своих приборов и имел вид озабоченный, но вполне довольный.

– Всё получится, – пробормотал он. – Сердцем чувствую: всё пройдет, как надо. То-то будет шуму в Академии наук, когда я опубликую…

Договорить он не успел.

В дверь его лаборатории – имевшей отдельный выход во двор, – кто-то позвонил, и от неожиданного дребезжания экспериментатор чуть не выронил колбу с треххлористым азотом. Если б он не удержал ее в руках, если бы емкость со взрывчатой смесью ударилась об пол, то весь дом вместе с окружающими его постройками (и вместе с человеком, звонившим в дверь) взлетел бы на воздух. Но Судьбе не угоден был столь благополучный исход.

7

Ранним вечером 11 июня по улицам Санкт-Петербурга размеренно вышагивал, куря на ходу папиросы, невысокий молодой мужчина: черноволосый, довольно бледный, рябоватый, со светло-карими, почти желтыми глазами. Шел он уверенно, не глядел ни на витрины магазинов, ни на вывески, ни на таблички с названиями улиц и номерами домов. По пути какой-то приезжий обратился к нему с вопросом: как найти такую-то улицу? И был глубоко удивлен, когда брюнет ответил ему с явственным грузинским акцентом, что, к сожалению, он нездешний.

И это было более чем правдой: он должен был находиться не здесь. Молодой грузин, исключенный из Тифлисской семинарии за революционную деятельность и основавший затем Батумский комитет РСДРП, должен был летом 1903 года сидеть в кошмарной тюрьме города Батума. И его товарищи, остававшиеся на свободе, были убеждены, что он там. Да и большинство охранников думало так. Он умел быть убедительным: его научил этому знакомец по Тифлисской семинарии, Георгий Гурджиев; и молодому человеку даже не составило особого труда заключить с тюремным начальством договор. Он вернется в тюрьму – позже, ближе к осени, когда состоится суд над ним и над другими организаторами рабочей демонстрации 1902 года. Но теперь, когда начиналась истинная игра – а молодой грузин нутром чувствовал, что она начнется вот-вот, – он никак не мог остаться от неё в стороне. И – переодетый в приличный, будто у чиновника средней руки, костюм, без усов, с остриженными по моде волосами, – он шел по столице Империи. Раза два или три мимо него проходили городовые, но ни один из них даже взглядом его не удостоил.

Бывший семинарист точно знал, куда ему нужно попасть. И объяснялось это даже не тем, что друзья, приютившие и переодевшие его, подробно объяснили, как найти нужный дом, и даже нарисовали на бумажке план. Он и без плана пришел бы туда, куда нужно. Интуиция (его враги будут потом говорить: звериное чутье) вела его, не давая сбиться с пути. И дом № 37 по улице Жуковского он отыскал без труда.

Проходя во двор через арку подворотни, грузин вытащил из внутреннего кармана пиджака какой-то увесистый предмет и взял его в правую руку, а сверху прикрыл габардиновым летним пальто, которое нес на сгибе локтя.

8

– Кто там? – спросил из-за двери Филиппов.

– Михаил Михайлович? – Голос был мягкий, довольно приятный, только с очень уж сильным грузинским акцентом. – Я ваш давний поклонник. Можно мне взять у вас автограф?

– Я занят! Приходите завтра!

Инженер стал отходить от двери, однако визитер теперь уже не позвонил – постучал в неё и проговорил, явно поднеся губы к са́мой замочной скважине:

– Пожалуйста, Михаил Михайлович! Я издалека, в Петербурге проездом, и через час отходит мой поезд. У меня с собой ваш роман «Осажденный Севастополь». Только подпишите книгу, и я тотчас уйду.

– Вот чёрт, не отвяжется ведь… – пробормотал инженер, воротился к входной двери и распахнул ее. – Ну, ладно, давайте сюда книжку, я вам… – И осекся на полуслове.