Дмитрий Данилов - Талисман гномов Страница 7

Народу на базаре всегда было полно. Сегодняшний день не стал исключением. Мне пришлось пристроиться в хвост длиннющей очереди, передвигавшейся со скоростью контуженой улитки, иначе попасть на территорию торговых рядов не представлялось возможным. Сзади напирали, пихались локтями и наступали на пятки, я поневоле делал то же самое. До будки Трещотки я добрался помятым как постель новобрачных.

Краска на будке высохла и облепилась. Я испытал жгучее желание поковырять ногтем выступившие бугорки, но потом решил, что мастер Таг не одобрил бы траты высокооплачиваемого (из его кармана) времени на подобные пустяки.

Будка у Трещотки работала по принципу 'входите, люди добрые'. Я указательным пальцем отодвинул фанерный лист, заменявший дверь, и зашёл внутрь.

Трещотка сидел на табуретке, положенной на бок и ковырял шилом в подошве огромного башмака. На мой взгляд, обувь таких размеров должна принадлежать ограм, ни как ни меньше.

- Привет Сухарь! Значит ты уже всё, отстрелялся, или, может, того…, - в зубах сапожник держал иголку с ниткой, поэтому о смысле сказанной фразы можно было только догадываться, но я всё понял как надо.

- Привет Трещотка. Интересно, почему все принимают меня за дезертира? У меня настолько испуганный вид: бледное лицо, бегающие глазки и всё такое?

Трещотка выплюнул иголку и предложил мне другой табурет.

- Извини, я привык к тому, что ко мне редко приходят люди, не имеющие неприятностей с законом.

- Неприятностей у меня полно, но закон тут не при чём.

- Я слышал насчёт неприятностей, - кивнул Трещотка. - Твоя остроухая на крючок ребятам Толстого Али подсела, скоро её подсекут.

- У тебя устаревшие новости, - заметил я, пытаясь устроиться на треклятом табурете как можно удобнее. - В субботу мы с крючка снимемся, и, кстати, Лиринна - не остроухая, она эльфийка.

- Эльфийка, так эльфийка. Я ведь не со зла. Интересно, у них, эльфов, для нас тоже какое-нибудь прозвище придумано?

- Вряд ли. Мы недостойны. Для некоторых из этой братии мы слишком мелки, чтобы они соизволили придумать для нас прозвище.

- Я тоже так думаю, - глубокомысленно произнёс Трещотка. Иногда его тянуло на философию. На губах у него появилась самодовольная улыбка:

- Тебя когда уволили?

- Сегодня. Ты ещё не в курсе?

- Как видишь - нет. А ты я вижу, не успел увольнение обмыть и уже носишься по городу с высунутым языком.

- Выпивка никуда не денется.

- Если только другие не выпьют, - вскинул и опустил взгляд он.

Мы посмеялись. Трещотка мог быть компанейским парнем, когда хотел.

- Так зачем ты пожаловал? - отсмеявшись, спросил он.

- Мне нужна информация.

- Я понимаю, что не починка обуви.

- Я ищу Болванчика.

- Это того, с крысой?

- А что, есть ещё один? - удивился я.

За год службы в армии можно пропустить многое, но Трещотка развеял мои опасения:

- Да нет, конечно. Просто к слову пришлось. Он у нас уникальный тип.

- Да, болванов полно - Болванчик один.

Трещотка стал покусывать большой палец левой руки - характерный признак того, что сапожник задумался. О его вредной привычке знали многие. На базаре ходила шутка, что свою информацию Трещотка высасывает из пальца, однако в этой шутке была только доля шутки. Непроверенных сведений сапожник не давал.

- Болванчик говорил, что отходит от дел. Его крыса заработала достаточно, чтобы обеспечить старику приличный пансион до самой смерти.

- Я сам не раз давал себе такие обещания, однако у меня ничего не вышло. Болванчик, скорее всего, врал, или получил предложение, от которого не смог отказаться.

- Тогда ищи его на набережной. У Болванчика там свой дом.

- На новой набережной или старой? - спросил я.

- Ты что, с Луны свалился? - засмеялся Трещотка. - Конечно, на старой. На новой набережной теперь живут только жирные коты, нашему брату там делать нечего. Всю шушеру оттуда выгребли месяца три тому назад - спасибо мэру! Впрочем, ты же был в армии и ничего об этом не знаешь.

- Не скаль зубы! - буркнул я. - Значит на старой набережной… А улицу, номер дома не подскажешь?

- Что ты! Какая улица, какой номер дома?!! Гэбрил, что с тобой сделала армия?

Я даже обиделся.

- Трещотка, я был там в последний раз ещё в детстве. Если быть честным, ничего не помню, никаких деталей.

- Улица, номер! Эх, темнота! Там, на набережной, отродясь не было ни того, ни другого, - зашёлся в очередном приступе смеха Трещотка. - Там просто дома без всяких улиц и номеров. Ты топай туда смело, мимо дома Болванчика всё равно не пройдёшь. Он намалевал во всю стену крысиную рожу. Её, наверное, с того берега моря видно.

- Спасибо, друг, - поблагодарил я сапожника. - Сколько с меня?

- А, - махнул рукой тот. - Тебе по старой памяти бесплатно. Вот только обувь мне на починку не приноси - не советую!

- Договорились. Надеюсь этот совет тоже бесплатный?

Шутка Трещотке понравилась, он чуть было не захлебнулся от смеха. Расстались мы, как и полагается двум хорошим знакомым: с лёгким чувством на сердце и желанием встречаться как можно реже. У него была своя жизнь, у меня своя. Мы редко пересекались: один-два раза в году.

На старой набережной я бывал ещё реже. Можно прожить тридцать с хвостиком лет в одном городе и никогда не побывать на всех его улочках и закоулках.

Набережных в городе у нас действительно было две. К каждой из них примыкал небольшой жилой райончик. Старую набережную неоднократно размывало во время чересчур сильных приливов, и утлые домишки рыбаков, ремесленников и мелких торговцев уносило прямо в открытое море. Новую набережную строили гораздо основательней, с учётом уроков прошлых лет. Её заковали в гранит как рыцаря в панцирь и обсадили деревьями. Считалось, что корневая система растений упрочнит береговую полосу. В результате получился довольно милый уголок, который быстро облюбовали богачи, а уж они-то постарались напеть мэру, чтобы он помог избавить квартал от бедноты.

Я давно уже не катался на кэбе, поэтому решил себя побаловать. Сразу за базаром располагалась стоянка для кэбов, очевидно, на тот случай, если кто-то накупит столько, что не рискнёт унести на своём горбу. На стоянке скучал одинокий кэб, и я прибавил ходу, пока его никто не увёл. Увы, удача повернулась ко мне не лицом, а совсем даже противоположной частью. Пока я только набирал ход, этот кэб перехватил дородный усатый дядечка, заскочивший в него с ловкостью циркового акробата, вытворяя при этом такие кульбиты, каким меня даже в армии не учили. Толстячок плюхнулся на сиденье, назвал кэбмену адрес, достал из кармана пиджачка газету и промчался мимо, бросая по сторонам торжествующие взгляды. Один из них, несомненно, предназначался мне.