Андрэ Нортон - Знак кота. Гнев оборотня Страница 7

Мне казалось, что я не смогу заснуть, но усталость пересилила беспокойные мысли, и я провалился в темноту. Может быть, мне снились сны, не помню. Но когда я проснулся, плащ, которым я укрывался, был весь перекручен, а в горле пересохло, словно мне и в самом деле снился кошмар.

На мгновение забывшись, я поискал Мяу, которая всегда спала рядом со мной. Затем вспомнил и встал, чтобы одеться в грубую дорожную одежду. Когда я завязывал плащ, вошёл один из скотников с миской густой похлёбки и чашечкой сока, выжатого из водорослей.

Мне опять напомнили, кем меня считает моя семья — не родич, а слуга принёс мне еду. Но я уже так привык к этому, что спокойно поел, а потом, взяв мешок с дозволенными припасами, отправился к дому отца.

Все трое были уже там, и на их лицах я не увидел ни сочувствия, ни заботы. Отец снова надел свою обычную маску, лицо сестры могло быть одним из тех барельефов, что она так старательно вырезала для самых искусных украшений; только в глазах брата я заметил какие–то чувства, но и они меня совсем не согревали.

Отец щёлкнул пальцами, я подошёл к нему, и он завязал мне глаза. Кто–то, должно быть, Каликку, грубо втолкнул меня в седло стоявшего рядом па–орикса, самого слабого и никчёмного в отцовском стаде. Ещё кто–то дёрнул поводья, животное подо мной издало слабый крик, почти стон, словно принуждаемое к непосильной работе.

Вокруг нас не было никого. Ни боя барабанов, ни слов, ни песен, желающих мне удачи. Будто я, объявленный вне закона, прохожу церемонию изгнания из Дома. Вот как, значит, обо мне думают.

Злость, впервые вспыхнувшая во мне, когда я стал свидетелем смерти Мяу, теперь полыхала, как костёр. Мой народ всегда стремится быть вместе со своей родиной, со своей роднёй, а мои родные, тайком отправляя меня в соло, отказывали мне даже в этом. И я отчаянно цеплялся за свою злость, ведь если бы я не прятался за ней, как за щитом, у меня просто не хватило бы сил сопротивляться ощущению огромной потери, камнем лежавшему на сердце.

Каликку тем временем говорил и говорил, но не со мной и не обо мне. Он красовался перед отцом, как любил это делать, и, завоевав его внимание, купался в нём, как в солнечных лучах. Он болтал о предстоящей охоте на песчаных котов, которую задумали местные юноши, о вылазке в город прогуляться и, может быть, купить новое оружие из Сноссиса, которое, по слухам, сделано из лучшего металла, какой только видели.

Мало–помалу мой отец втянулся в разговор с братом. Но голоса Куры я так и не услышал, хотя её острый запах временами проникал под повязку.

Мы не останавливались на отдых, ехали и ехали. Я больше привык ходить на своих двоих, и в седле ноги стали затекать. Не видя звёзд над головой, я не мог догадаться, куда мы движемся.

Незаселённых каменных островов осталось не так уж много — мой народ постоянно ищет новые и новые, на которых можно селиться. И это — источник беспокойства для главы любого Дома; даже самые твердые духом люди никогда не забывают о внушающей трепет фигуре Министра Мер и Равновесия.

Когда окажется, что мы занимаем слишком много места, когда мы перерастём возможности нашей земли — тогда наступит подведение счетов. Этого ритуала боятся даже такие люди, как мой отец. По приказу могут быть перебиты целые стада, и даже люди будут преданы мечу, чтобы их сородичам хватало жизненного пространства. Подобного подведения счетов не случалось уже много лет, но угроза этого всегда висит над нами.

Пока мы ехали, у меня было много времени, чтобы думать. Хотя я много раз ходил по тропам торговцев и не раз отражал атаки пустынных крыс, нападающих на всё живое, начиная с водорослей, я отнюдь не мог считать себя закалённым путешественником. Я часто слышал рассказы о тех, кто проходил такие же испытания, но сейчас мне почему–то вспоминались только неудачи.

Наконец наша маленькая группа остановилась. Меня сдёрнули с седла и резким рывком сняли с глаз повязку. Я успел заметить только светлеющее предрассветное небо, но тут удар настиг меня, и снова надо мной сомкнулась тьма.

Жар, как в кузнечном горне… Как в кузнечных горнах Сноссиса, которые вырубают в скалах, чтобы внутренний огонь земли помогал подчинять металл воле людей. Изо всех сил я попытался вырваться из связывавших меня пут — и открыл глаза.

Моя голова и плечи лежали в тени, в неглубокой выемке в камне, а всё остальное — под палящим в полную силу солнцем. Я тут же вполз в это ненадежное убежище. Голова раскалывалась, песок и камни плыли перед глазами. Я с трудом поднял руку к голове. За правым ухом оказалась шишка, одно лишь прикосновение к которой отозвалось мгновенной болью. Боль прочистила мне мозги, и я вспомнил, где я и почему.

Мой мешок лежал под прямыми лучами солнца. Я дёрнул его к себе, и наземь с него упала какая–то блестящая вещичка. Браслет из полированной бронзы, какие часто делала моя сестра. Широкий браслет, украшенный узором из бирюзы, перемежающейся блестящими жёлтыми камешками, какие вставляют в глазницы котов–хранителей.

Я покрутил подарок в руке. Цвета, изящная работа — любой гордился бы таким. Но у меня по коже почему–то пробежал неприятный холодок. Я надел его на руку, закатал рукав и ещё раз посмотрел. В городе за такое украшение можно было бы получить несколько объезженных ориксов. Вещь, созданная, чтобы радовать, и всё–таки несущая с собой жуткое послание. Я был уверен, что прочёл его правильно — моя сестра прощалась со мной.

Она была уверена в моей смерти? Наверное, да. Но я был всё ещё жив, и внутри меня что–то упорно повторяло, что я буду жить, буду, несмотря на все дурные знамения.

Я подтянул завязки мешка, забросил его за плечи и оглянулся по сторонам. Судя по теням снаружи, ночи ждать недолго. А с ночью придут и звёзды. Любой, кто ходил по торговым тропам, знает путеводные небесные знаки. Я увижу, что за звёзды светят над головой и двинусь… двинусь в путь…

Глава третья

Наша страна — красивая, величественная земля. Каменные острова вонзают в небо голые, зазубренные клыки скал, словно песчаный кот, опрокинувшийся на спину и выпустивший все когти. Скалы зачастую принимают любую форму, не только острых пиков. То увидишь купол, словно крыша дома, но сложенный не руками человека. Или чудных зверей из старых сказок. У ветра свой голос, иногда он передразнивает речь или поёт песню, слов которой никак не разберёшь.

Под лучами солнца камни полыхают всеми цветами радуги, как украшения Куры. Даже ночью их блеск и величие не гаснет, их освещает серебряное сияние песчаных волн, мерцающих, когда песчинка трётся о песчинку. И весь этот мир — тоже часть нас, как и те островки, на которых мы строим дома.