Андрей Ренсков - Дети Барса. Туман над башнями (СИ) Страница 7

— И для чего же?

— Скорее всего, повелителю сообщили о слухах, которые бродят по Городу. Будто бы к кончине королевы приложили руку люди из моего народа.

— Её душа уже в Шеоле, — невпопад произнёс Мануил, и чёрный человечек почтительно замолчал. — Душа моего нерождённого сына тоже. Они скитаются в тумане, и Тамила кормит его грудью, в которой нет молока, только уголь.

— Это ужасно, повелитель, — сухо сказал Разза.

— Ужасно верить в такое? Увы — в это верили предки, и другой веры у меня нет. А во что верят у вас, в Накарре?

— Повелитель желает, чтобы я повторил общеизвестное?

— Именно, — подтвердил Мануил, разглядывая гвардейцев, застывших в боковых арках. Их глаза, сверкающие в прорезях шлемов, были полны гордости от оказанной им чести. Приказать бы им выбросить старика с балкона, пусть летит себе вниз чёрной птицей. Но нельзя — Договор запрещает. Воистину, короли — самые несвободные люди на земле.

— В Накарре не верят в богов. Мы верим в здравый смысл, завещанную предками мудрость и кровную месть.

— Но у вас же есть жрецы — эти странные старики с отрезанными веками. Чему они вас учат? Что станет после смерти с теми, кто слушает их слова?

— Смотрящие за горизонт — не жрецы. Чтобы понять, кто они, нужно родиться в Накарре. Да простит меня повелитель, но он снова задаёт вопросы, ответы на которые ему известны.

— Иногда короли бывают, капризны, как дети, — усмехнулся Мануил. — Так что ждёт тебя после смерти, а, Разза?

— Все воскреснут в назначенный час. Верховный Судья будет творить суд и назначит каждому наказание. До тех пор нам запрещено подчиняться законам, написанным людьми.

— Несомненно, кровная месть — гораздо лучший способ управления, чем законы, написанные людьми. — Мануил раздражённо поморщился. — Ну, хорошо, оставим вопрос о законах… Что, если человек прожил жизнь праведно, и не совершал дурных дел? Он тоже будет наказан Судьёй?

— Так не бывает, — не согласился чёрный человечек. — За каждым что-то есть. Пусть небольшой, но грешок. Пусть маленькая, да скверная тайна. Повелителю это хорошо известно.

— А как насчёт тебя, Разза? — Король поймал бегающий взгляд накаррейца, но не увидел ничего нового. Чёрные маслянистые глаза блестели равнодушным матовым блеском, как у вороны, клюющей труп. Так мог бы смотреть уголь, будь у него глаза. — Какую тайну скрываешь ты? Вдруг Верховный Судья прикажет пытать тебя иглами, как того лекаря?

— Не нам выносить себе приговор, — поморщился накарреец. — Пустые разговоры, повелитель. С нами случится лишь то, что случится — нет смысла размышлять об этом.

— Кто ты, Разза? — спросил король, прикрыв рукой слезящиеся глаза: дыму от костров наскучило ползать по земле, и он устремился вверх. — Мы знакомы лет тридцать, но мне ничего не известно о тебе. Я даже имени твоего настоящего не знаю. Кому ты верен? Этим старикам с отрезанными веками? Или мне?

— И повелителю, и своему народу. Накарра — такая же часть королевства, что и остальные. По-накаррейски «разза» означает: старший. Так называют меня в общине. А настоящее имя нам запрещено открывать чужакам.

— Как и пустынникам, — заметил Мануил, вытирая липкие пальцы о край плаща. — Впрочем, есть одно отличие: они вынуждены называть настоящее имя, когда приносят присягу служить и защищать. Я мог бы повелеть делать то же и накаррейцам. Чтобы быть уверенным в их преданности.

— Это противоречит Договору.

— Договор можно и изменить.

— Повелитель, наверное, шутит, — вяло сказал Разза. — Договор нельзя изменить. Его можно только разорвать.

Какое-то время два маленьких сгорбленных человека пристально смотрели друг на друга. Первым глаза отвёл король и, подумав, щёлкнул пальцами, подзывая Янгу. Она тут же ворвалась на балкон, едва не перевернув трёхногий медный светильник, затанцевала вокруг кресла, потом улеглась, положив огромную треугольную голову на колени хозяина.

— Нет… — Мануил рассеянно гладил собаку, а она вяло ворочала пастью, норовя ухватить за руку. — Договор заключён на тысячу лет, не нам его разрывать. Жители Цирты искусны в земледелии, в Сабатее добывают лучшие красители, в Накарре Дальней стоят башни, стерегущие древнее зло. Каждый народ полезен по-своему, каждая провинция — просто часть целого. Каждый гражданин, будь он утийцем или накаррейцем — мой слуга. Это ведь так, да? По-прежнему — так?

— Как же иначе, повелитель? — медленно произнёс Разза.

— Как же иначе, — задумчиво повторил король, теребя рыжий мех. Собака от удовольствия прикрыла глаза и вывалила язык, капая слюной на причудливую мозаику. — А вот как: мне всё чаще кажется, что я не живу, а сплю, и моё королевство мне снится. И все вы снитесь — даже ты, Разза.

— Да простит меня повелитель, но я хотел бы ещё раз обратить его внимание на слухи, которые ходят в Городе…

— Варвары на южной границе сожгли ещё один оазис, — перебил Мануил. — Утика грезит былым величием. Цирта требует снизить налоги и грозит поднять цены. По Городу ползут слухи о том, что накаррейцы отравили королеву, чтобы возвести на престол наследника своей крови. Моя армия уже два года не ходила в походы и превращается в никчёмный сброд, по недоразумению одетый в красную кожу королевских пехотинцев. Я хочу повести их в бой, но, как быть, если враг уже покорён. Если он — часть твоего королевства?

— Многие вещи можно решить дипломатией, — поклонился чёрный человечек. — На все вопросы существуют ответы.

— И каковы же они, эти ответы? Почему пустынники вдруг перестали угонять людей в рабство, и вместо этого начали вырезать караваны и поселения до последнего человека?

— Разумеется, дело в их вожде. Этот Агд — не просто военный лидер, а ещё что-то вроде жреца. Кстати, это имя переводится на общий язык как «слуга». Очевидно, слуга бога, которому эти дикари поклоняются. Потому они никогда не берут пленных: этот самый бог велит им убивать всех неверных.

— Но почему никому из пленных не предлагают принять новую веру? Думаю, любой торговец пошёл бы на это, чтобы сохранить товар и жизнь.

— Потому, что её нельзя принять, — ответил Разза. — Она даётся по праву рождения, как дар. Чтобы исповедовать веру пустынников, нужно родиться в шатре и быть вскормленным молоком верблюдицы. Да простит меня повелитель, но эти люди верят в то, что скоро будут править миром.

— В одном они правы, — сказал Мануил, глядя, как пальма машет ему длинными листьями. — Мир — такая штука, которой кто-то обязан править, иначе начинается резня. Этот Агд — проблема, которая становится всё серьёзнее. Ещё год назад он был обычным разбойником, а теперь номарх Нисибиса теряет по три сотни солдат в месяц. Теперь людей для охраны караванных путей не хватает, достаёт сил лишь огрызаться. Это крайне неприятно.