Валентин Маслюков - Потом Страница 7

Рукосил сделал несколько неровных шагов, не замечая, что потерял шлепанец, отодвинул книги и взгромоздился на стол. Множество сложных и трудных чувств выказывал его взгляд, но не было в нем уже той липкой и холодной одновременно сладости, с какой он просил Золотинку откинуть капюшон и причесаться. От этого, кажется, Рукосил излечился — от сладости. Взгляд его выказывал скорее недоверие, настороженность, враждебность… А более всего растерянность.

— Поплевы нет в замке, Поплева далеко, — соврал он, покачивая на весу единственным шлепанцем.

— Врешь, — заметила Золотинка, не распространяясь.

Щеки чародея пошли пятнами. Таким Золотинка Рукосила никогда не видела и даже представить себя не могла: краснеющего от смущения Рукосила!

— Мы уйдем с Поплевой, мы исчезнем, чтобы не попадаться тебе на пути. И я не буду волхвовать, я хочу жить. Я хочу жить, — повторила Золотинка с мимолетным вздохом.

Спокойная убежденность ее не укрылась от Рукосила. Он колебался, не зная, на чем остановится, и замолчал надолго, словно Золотинку забыл, погрузился в трудную и безрадостную думу. Раз или два Золотинка примечала, как на лице его шевельнулся нос, вытягиваясь, — Рукосил, похоже, и самому себе лгал или пытался лгать, но это были слабые, преходящие побуждения. Не такой он был человек, чтобы водить самого себя за нос.

— Как жаль, как жаль, — промолвил он потом с обнаженным чувством. — И какое, боже! жуткое одиночество. — Уронил голову и опять задумался.

— Послушай, Золотинка, — вскинулся он. — А ведь чудесное у тебя имя. Кто ж это придумал: Зо-ло-тин-ка. Тин-тин-тин! Холодные такие льдинки… Так и падают за шиворот. — Золотинка невольно хмыкнула: она не видела ничего чудесного в том, что за шиворот тебе сыплется лед. — А ведь слушай, я было… вот ведь как… Я, кажется… кажется, немножко тронулся.

Глаза его, глаза Рукосила, заблестели.

— И какое жуткое одиночество, — повторил он. — Великому ровни нет. Рукосил один во всем мире. Я мог бы тебя приблизить, тогда бы нас стало двое. Мог бы тебя приподнять, чтобы ты стала вровень… И вот — один. Так холодно на высоте. Холодно. И боже мой! как посмеялась бы Милица: великий Рукосил дал маху! Это ж надо…

— Вот ты теперь не кривил душой, — тихо сказала Золотинка. — Жаль, что ты не можешь остановиться.

— А вдруг это пройдет? — спросил он, имея в виду совсем не то, что Золотинка. Вряд ли он ее слышал. — Волшебство твое притупится? Со временем. Почему нет? — Рукосил вскинул голову, но примирительная мысль не долго его поддерживала. — Нет… — упал он голосом. — Так, значит, все оно и есть. Кончено… И странный ты человек. Странный. Таких людей не бывает… Ну так что ты теперь от меня хочешь после того, как пришла и плюнула в душу?

— Отдай мне Поплеву и Миху Луня.

— Да нет, пожалуй, — сказал он раздумчиво, словно бы еще не решив, — пусть лучше Поплева останется у меня заложником.

Золотинка глядела с молчаливым укором, и от этого… от этого новая боль, боль безнадежности защемила черствое сердце Рукосила.

— А что, — сказал он, помолчав, — Юлий тоже виляет носом?

— Он помалкивает.

— Значит, ты никогда никого не сможешь полюбить?

— Я уже люблю.

— Кого?

— Поплеву.

— Чушь! Это только так говорится. Ты не знаешь, что такое любовь.

«А ты знаешь?» — безмолвно вскинула глаза Золотинка, и он осекся.

— Поплева тоже заиграет лицом.

— Поплева никогда не врет.

— Таких людей не бывает.

— В порядке исключения.

— Ни в каком порядке.

— Хорошо, скажем так: Поплева никогда мне не соврет.

Рукосил стиснул кулаки и молчал долго. Ровно столько, сколько молчала и Золотинка — то есть очень долго.

— Ну вот что, — трудно заговорил он, как бывает, когда пересохнет горло. Он встал. — Мое последнее слово: если ты такая умная, ты сама найдешь Поплеву в этом замке. Ищи.

— Он здесь, в замке?

— Да.

— Ты превратил его в предмет?

Рукосил злорадно ухмыльнулся:

— Разумеется, я не скажу ни да, ни нет. Я вообще предпочитаю отныне общаться с тобой как можно меньше. Управляйся как знаешь. Тебе дадут ключи… Даже нет. Я приставлю к тебе человека. Самого Хилка. Хилок Дракула, это дворецкий, честнейший человек. Посмотрим много ли тебе будет пользы от его честности. — Рукосил загадочно хмыкнул. — Ищи. Понадобится месяц — месяц. Год — пожалуйста, год. Понадобится десять лет — не жалко, ищи и десять.

Золотинка окинула взглядом захламленный стол Рукосила, где среди множества нужных и не нужных вещей могло затеряться до десятка заколдованных людей.

— Ты даешь слово, что отпустишь с миром меня, Поплеву и Миху Луня, если я их найду?

Рукосил молчал, мучаясь… и, сглотнув, сказал:

— Больше я не отвечаю на твои вопросы. Ищи. Это все.

— А что бы тебе не отпустить меня по-хорошему?

Рукосил задумался, словно бы эта простая мысль никогда не приходила ему в голову. И сказал потом:

— Поцелуй меня.

— Нет, — тихо качнула она головой.

На щеках его заиграли желваки — быстро же он переходил к противоположным чувствам.

— Приходи завтра. Я велю Хилку бросить дела и заниматься только тобой.

— Хорошо. — Золотинка не выказывала нетерпения. Она уже сообразила, что неделю-другую нужно будет только изображать поиски, не прибегая к хотенчику, чтобы не обнаружить его раньше времени. Хотенчик — главный был ее расчет и надежда. Тот, что у Юлия в кандалах, или другой.

Она не сомневалась, что страстное желание вырваться из-под гнетущей власти Рукосила, желание спасти Поплеву и обрести нравственный покой пересилит все остальное. И после предательства на майдане, когда Юлий и пальцем не шевельнул, чтобы вызволить ополоумевшую от страха и боли девчонку из-под дерева повешенных… после этого нет, хватит — она чувствовала себя свободной. Она излечилась. Ничто не заставит ее обратить свои помыслы к Юлию, не обманется и хотенчик.

Назавтра Золотинку поджидал дворецкий, носатый дядька в коротком, до пояса меховом плаще. Он встретил ее учтивым поклоном и не садился. Здесь же, отступив на несколько шагов, дюжий малый держал тяжеленную корзину железок. Это были ключи от помещений и подвалов замка.

Дворецкий бесстрастно уведомил царевну Жулиету, что поступает в полное ее распоряжение. Покосился на корзину ключей и вздохнул. Дворецкий глядел печальными умными глазами. У него были тонко сложенные чувственные губы, хищный нос и простецкая борода лопатой, наполовину седая. Изъяснялся он с исчерпывающей краткостью и каждое сообщение сопровождал вздохом.

Его звали Хилок Дракула.